Глава IV
Я вернулась погостить в Москву в 1925 году. Москва всё ещё была нэпмановской, по-прежнему страдающая, несмотря на тяжелые годы, которые ей уже довелось пережить. Нынешние двадцатилетние, наверное, уже не помнят те дни. Им ухоженная, заасфальтированная, переполненная автобусами, новыми и почти новыми машинами Москва кажется совершенно нормальной. Они уже с презрением смотрят на конные экипажи, как это делают в Париже. Они подчиняются правилам движения и безукоризненно одетым милиционерам в белых перчатках. Они едят пирожные и покупают цветы.
В 1925 Москва только начала есть пирожные. Москвичи добрались до этого момента, они улыбались… Но дома, домишки Москвы, отбеленные или покрашенные как провансальские статуэтки (немного розового, чуть-чуть жёлтого) гнили, разваливались, опирались, чтобы не рухнуть, друг о дружку, разбитые окна, зияющие крыши. Дороги в рытвинах, кареты в рваной обивке, жалкое количество машин, перевязанных верёвками, с обломанными бамперами, крыльями, немытых… Набитые трамваи, которые, казалось, вот-вот опрокинутся…
Переполненная, перенаселенная Москва трещала по швам. Моя сестра пережила жилищный кризис, переехав из Москвы в Сокольники, большой лес, начинающийся на окраине города. Она жила на даче, построенной из бревен — как и все усадьбы под Москвой. У них был бильярдный стол. Я понятия не имею, как этот огромный бильярдный стол там оказался. Он был слишком большим для их обыкновенного размера гостиной, в которой уже находился рояль, широкий диван и прочее. Летом можно было есть на веранде, и у них был сад, который позволял бильярдистам легко передвигаться вокруг, но зимой и по воскресеньями, когда наведывалась огромная толпа друзей, между миской супа и наклонённым игроком не было и миллиметра пространства, особенно если этим игроком был Маяковский! Кошке было некуда деться, и она сворачивалась калачиком на рояле. Ближе к вечеру сторожевой пёс по кличке Шарик присоединялся к общей массе — ночью его выпускали сторожить дом. Он несся как безумный вокруг дома, лапами едва касаясь земли, и исчезал, прежде чем кто-либо мог успеть сообразить, что это за рыжий клубок. Животные всегда были на почетном месте в доме Лили и Маяковского. Так же как и в его поэзии — он посвящал им целые поэмы.
У них было несколько собак, и Маяковский упомянул их всех в своём творчестве. Под конец дом помешался на французском бультерьере по кличке Булка. Это было совершенно человеческое существо со всеми неврозами старой девы, за которой смотрели как за незамужней тётушкой.
Я не хочу говорить о детских книгах Маяковского, но они приобрели огромную популярность. Назову лишь одну цифру, которая недавно привлекла моё внимание — в начале этого года (1939) в печать вышел миллион экземпляров одного из его стихотворений для детей.
------
Летом в Сокольниках бывало очень оживлённо. Повсюду гуляли люди, дачники сидели в своих садах до позднего вечера. Зимой было совершенно иначе. Приезжая из Москвы ночью, электричка оказывалась окруженной огромным заснеженным лесом, безмолвием, пустынными улицами шириной с Елисейские Поля, девственной белизной, не тронутой ни одним отпечатком ноги, дачами у порога своих садов, иногда со светом в окне… снежинками, падающими со звёздного неб, снежинками формы звёзд, из-за чего я с самого детства всегда думала, что это сами звёзды падают с неба.
За исключением редких ограблений дачи, там нечасто случались неприятные происшествия. Видимо мы были везучие, учитывая, что ни двери, ни окна на первом этаже не закрывались. Ночью мы привязывали дверные ручки верёвкой к тяжёлой мебели, креслам и так далее… Мы надеялись, что если кто-нибудь потянет за дверь, то сдвинется мебель и шум нас разбудит… Мы называли это "психологическими запорами" и, оглядываясь назад, я думаю, что они были довольно опасными, так как если бы кто-нибудь действительно влез на дачу, было бы лучше если бы мы не проснулись. По всему дому валялись пистолеты — ещё одна опасность, ведь неожиданно разбуженные люди могут повести себя непредсказуемо.
Однажды общий приятель вышел прогуляться между дачей и трамвайной остановкой. На всякий случай он взял с собой револьвер. По возвращении он случайно выстрелил, и пуля пробила ему палец. Нам нужно было отвезти его в Москву, но в те времена найти какой-либо транспорт было очень сложно. Мы провели два или три часа, обзванивая всех подряд, прежде чем смогли отправить его. Когда нам, наконец, удалось прилечь поспать, мы услышали громкий стук в дверь. Вооруженные ружьями и пистолетами, мы спустились вниз: в дверях стояли два милиционера, пришедшие узнать, по какому поводу была стрельба и не нужна ли кому помощь….