► В этой связи есть смысл снова обратиться к предсмертному письму Маяковского — не просто хорошо известному, а чуть ли не наизусть заученному всеми, кто хоть как-то прикасался к его биографии… Но есть в письме одна фраза, которую обычно «проглатывают», не видя в ней, вероятно, ничего примечательного, хотя она заслуживает самого пристального внимания. Письмо адресовано «Всем», а внутри есть два специальных обращения. Одно — к «товарищу правительству», где перечисляется состав семьи, и другое — не к Лиле и Осе («товарищами» он их никогда не называл, товарищи — это коллеги и окружение) и не к Полонской: «простите — это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет».
Сразу возникают вопросы. «Это не способ» — чего? Из какого состояния (ситуации, положения, обстоятельств) Маяковский не советует другим выходить с помощью пули, поступать так, как поступил он? Из любовных неудач?.. Почему и из чего у Маяковского «выходов нет»? Он — в тупике, приведенная выше фраза свидетельствует о том со всей очевидностью, но в чем именно состоит тот тупик, в котором он оказался? И почему, признаваясь в постигшей его тупиковой беде, среди адресатов его обращения, среди тех, у кого он просит прощения, — почему среди них нет ни Лили, ни Осипа? Может быть, потому, что они-то как раз и есть этот самый тупик?.. Какими все-таки были отношения Маяковского — его самого, а не только Бриков — с лубянским ведомством? Никто этим вопросом всерьез не задавался.
Что же он выяснил, задавшись этим вопросом, которым до него никто не задавался? Может быть, нашел какие-то сенсационные документы? Открыл какие-то новые, никому до него не известные факты?
Нет, никаких сенсационных документов он не обнаружил. А из фактов, которые раньше не привлекали внимания исследователей, он сообщает только один: среди тех, кто спешно явился на Лубянский проезд и рылся в бумагах Маяковского, были не только Агранов и Михаил Кольцов, но еще и «высокопоставленный сотрудник контрразведывательного отдела ОГПУ Семен Гендин».
Рассказав — довольно подробно — биографию этого «высокопоставленного» чекиста и приведя чуть не весь его послужной список, он вновь возвращается к тому роковому вопросу, которым до него никто не задавался:
► Какая связь существовала между Маяковским и контрразведкой? Или разведкой? Если ее не было, то с какой стати столь высокий чин этого ведомства примчался сразу же вслед за выстрелом и самолично вел обыск в рабочем кабинете поэта, интересуясь главным образом письмами и бумагами? Или друзья-чекисты искали в этих бумагах какой-либо компромат? На кого? Поиск мнимого компромата не привел бы немедленно в Гендриков такое сонмище лубянских шишек первого ряда… Искали, может быть, вовсе не компромат, а сведения, не подлежащие оглашению?..
Эти вопросы вообще потеряют смысл, если уточнить, какими были конкретные служебные обязанности (на тот конкретный момент) примчавшегося к месту «происшествия» Семена Григорьевича Гендина. В этом уточнении не только ответы на поставленные вопросы, но, сдается мне, и прямое указание, где искать причины трагедии. В малограмотном милицейском протоколе, составленном по горячим следам, Гендин назван начальником 7-го отделения КРО, каковым он действительно был до 16 февраля 1930 года… На самом же деле вышеназванный товарищ возглавил только что (в феврале) созданные 9-е и 10-е отделения КРО (контрразведывательного отдела) ОГПУ… Девятое занималось «контактами с контрреволюционной белоэмиграцией», десятое — «контактами с иностранцами».
Шеф этих двух структур, товарищ Гендин, как раз и примчался в Гендриков сразу после убийства, и это вполне логично, поскольку человек, только что наложивший на себя руки, имел прямейшее отношение к компетенции как девятого отдела, так и десятого. Оттеснив других толпившихся, Гендин кинулся к ящикам письменного стола «писателя Маяковского, Владимира Владимировича». Так было написано в милицейском акте. От комментариев воздержусь: как говорили римляне, sapienti sat («для умного достаточно»).
Я, наверно, недостаточно умен, потому что мне этих фактов для того вывода, который делает из них Аркадий Ваксберг, совершенно недостаточно. Более того! Я считаю, что обстоятельства, заставившие товарища Гендина рыться в бумагах Маяковского, предельно ясны. У «писателя Маяковского, Владимира Владимировича» были близкие отношения с женщиной, у которой была тьма знакомых (в терминологии чекистов «связей») как «белоэмигрантов», так и иностранцев. Ну как же начальнику отделов, занимающихся «контактами с контрреволюционной белоэмиграцией» и «контактами с иностранцами», было не поинтересоваться бумагами поэта?