— Как насчет социологии Сахары?
— Ничего, — сказал Бельбо.
— Очень даже ничего, — веско повторил Диоталлеви. — Вас надо бы привлечь. Юноша уловил, правда, Якопо?
— Да, я сразу сказал, что он улавливающий. Вчера он доказывал ерунду очень изящно. Но продолжим, учитывая, что тема вас увлекла. Что мы там относили к кафедре оксюмористики, а то я куда-то задевал листок?
Диоталлеви вытащил листок из своего кармана и приятно посмотрел на меня.
— Под оксюмористикой, как и следует из названия, понимаются обоюдопротиворечивые предметы. Вот почему, с моей точки зрения, цыганской урбанистике самое место здесь…
— Нет, — тут же возразил Бельбо. — Только если урбанистика кочевых племен. Надо различать. Несусветность предполагает эмпирическую невозможность, а оксюмористика — терминологическую.
— Ну ладно. Что у нас тогда в оксюмористике? А, вот. Революционные постановления… Парменидова динамика, Гераклитова статика, спартанская сибаритика, учреждения народной олигархии, история новаторских традиций, психология мужественных женщин, диалектика тавтологии, Булева эвристика…
Я почувствовал, что дальше отсиживаться невозможно, и поднял перчатку.
— Могу я предложить грамматику анаколуфов?
— Хорошо! Хорошо! — отозвались один и другой и принялись куда-то записывать.
— Есть загвоздка, — остановил их я.
— Какая?
— Как только о вашем проекте станет известно, к вам повалит народ и захочет публиковаться по этим темам.
— Я тебе говорил, что мальчик вострый, слышишь, Якопо, — произнес Диоталлеви. — Именно в этом и состоит наша главная проблема. Против собственного желания нам удалось создать идеальную модель реальной науки. Мы доказали необходимость возможного. Лучше нам не обнародовать проект. Я должен идти.
— Куда? — спросил Бельбо.
— Пятница, вечер.
— О Господи милосердный, — сказал на это Бельбо. Потом обратился ко мне: — Тут напротив через улицу живет несколько семей правоверных евреев, знаете, таких, в черных шляпах, с бородами, с пейсами. Их в Милане почти совсем нету. Сегодня пятница и после заката начинается суббота. В это время в доме напротив как раз готовятся, чистят семисвечники, жарят и варят, все так раскладывают, чтобы назавтра можно было бы ничего не делать и не зажигать ни свет, ни газ. Даже телевизор работает у них с ночи, только приходится примириться с тем, что нельзя переключать каналы. Наш друг Диоталлеви через свою подзорную трубу бессовестно подглядывает из окна за евреями и тает от восторга, воображая себя тоже там, по ту сторону улицы.
— А почему? — спросил я.
— Потому что наш друг Диоталлеви настойчиво утверждает, будто он еврей.
— То есть как это утверждаю? — обидчиво спросил Диоталлеви. — Я еврей. Вы что-то имеете против евреев, Казобон?
— Кто, я?
— Диоталлеви, — решительно вмешался Бельбо. — Ты не еврей.
— Не еврей? А как же моя фамилия? «Храни тебя Бог». Наряду с Грациадио.
— «Богу хвала», Диосиаконте — «С тобой Бог», — все это переводы с еврейского, это имена из гетто, типа Шолом Алейхем, что тоже означает «с вами Бог».
— Диоталлеви — самое обыкновенное имя, которое давали в приютах подкидышам. А твой дедушка был подкидыш.
— Еврейский подкидыш.
— Диоталлеви, у тебя розовая кожа, горловой голос и ты почти альбинос.
— Есть же кролики альбиносы, могут быть и евреи альбиносы.
— Диоталлеви, нельзя стать евреем по собственному желанию, как становятся филателистами или свидетелями Иеговы. Евреем можно только родиться. Успокойся, ты такой же язычник, как и все вокруг.
— Нет, я обрезан.
— Опять за свое. Каждый может обрезаться из гигиенических соображений. Достаточно договориться с фельдшером, у которого есть термокаутер. С какого возраста ты обрезан?
— Не будем уточнять.
— Ну почему же. Как раз лучше бы уточнить. Евреи всегда все уточняют.
— Никто не докажет, что мой дедушка не был еврей.
— Разумеется, раз он был подкидыш. Но с таким же успехом он мог бы быть и наследником византийского трона, и побочным сыном Габсбургов.
— Никто не докажет, что мой дедушка не был еврей. Его нашли около гетто.
— Но твоя бабушка не была еврейкой, а счет родства у евреев ведется по материнской линии.
— Да, но есть голос крови, а голос крови подсказывает мне, что у меня изысканно талмудичный склад ума. Надо быть подлым расистом, чтобы утверждать, будто какие-то язычники способны на такую талмудическую изысканность, на какую способен я.
С этими словами он вышел. Бельбо сказал: — Не обращайте внимания. Этот разговор повторяется постоянно, и я каждый раз выдвигаю по одному новому аргументу. Дело в том, что Диоталлеви помешался на каббале. Не хочет слышать, что бывают и каббалисты-христиане. А вообще, знаете, Казобон, если Диоталлеви в конце концов так уперся быть евреем, что я с этим могу сделать?
— Ничего. У нас демократия.
— У нас демократия.
Он закурил сигарету. Я вспомнил о цели своего визита.
— Вы говорили о тамплиерской рукописи, — сказал я.
— Ах да. Сейчас. Она была в папке из кожзаменителя. — Он прошелся пальцами по пирамиде рукописей и попробовал вытащить одну из середины, при этом не нарушив равновесия. Рискованный замысел — и действительно половина рукописей рухнула на пол. В руках у Бельбо осталась папка «под кожу».
Я просмотрел оглавление и вступление. — Речь идет об аресте храмовников. В 1307 году Филипп Красивый решил арестовать всех храмовников Франции. Легенда, однако, гласит, что за два дня до того как были подписаны ордера на арест, некий воз, груженный свежим сеном и влекомый быками, выехал из ворот Храма, в Париже, и взял неизвестный курс. Говорили, что в нем спряталась группа рыцарей под водительством некоего Омона и что они укрылись в Шотландии, объединившись вокруг ложи каменщиков в Килвиннинге. Согласно этой легенде, рыцари-храмовники внедрились в бригады каменщиков, которым и передали секреты Храма Соломона. Именно это я и предвидел. Этот человек тоже пытается приурочить зарождение масонства к моменту бегства храмовников в Шотландию. Эта версия муссируется вот уже два века. Она ни на чем не основана. Доказательств нет. Я могу положить вам на стол пятьдесят книг, и во всех рассказывается именно это, и все передирают друг у друга. Смотрите сюда, вот я открыл на случайном месте: «Доказательство высадки тамплиеров в Шотландии состоит в том факте, что даже и сейчас, через семьсот пятьдесят лет, в мире сохраняются тайные ордена, которые считают себя наследниками Гвардии Храма. Как иначе объяснить подобную преемственность?» Видели? Как можно сомневаться в существовании маркиза Карабаса, если кот утверждает, что он у него на службе?
— Все ясно, — сказал Бельбо. — Рукопись вон. Однако это дело с тамплиерами, по-моему, любопытное. Раз в жизни мне попался информированный человек, и было бы глупо так просто вас отпустить. Объясните мне, почему все занимаются храмовниками и никто не занимается мальтийскими рыцарями. Нет, сейчас не начинайте. Уже поздно. Мы с Диоталлеви через несколько минут должны ехать ужинать с господином Гарамоном. Но где-то в пол-одиннадцатого все это кончится. Я охотно увиделся бы с вами в «Пиладе», постараюсь привести также и Диоталлеви, хотя он непьющий и ложится рано. Вы будете там?
— Где мне еще быть? Я ведь потерянное поколение, и если кто меня хочет найти — пусть ищет там, где собираются все потерянные… Буду вас ждать.
13
Chronique a la suite du roman de Fauvel
Et in Arcadia ego.[39]
38