— Как это здание можно использовать? Оно сильно пострадало?
— Да нет, там одни стены остались, так что вряд ли.
— А жалко. Красивое было здание. Я видел его еще в эскизах, у Кривошеева. Кстати, про убийц Федора ничего не известно?
— К сожалению, нет, непонятны даже мотивы. И на бытовое убийство не похоже, отпечатков нет, все стерто.
— Постарайтесь все-таки, Василий Петрович. Федор был не только моим другом, но и очень талантливым художником. Это большая потеря для города.
Проводив офицера до двери, Спирин вернулся за стол, ослабил галстук и долго сидел с блаженной улыбкой на лице. Виктор не сомневался, что «астрологический близнец» держал бы его на коротком поводке всю оставшуюся жизнь. Теперь можно было попробовать снизить процент, отстегиваемый «попечителям», хватит им и пятнадцати процентов. Все остальное пойдет на благо города, а деньги сейчас решают все. Теперь он развернется. Еще бы чуть-чуть полегчало с безработицей, и тогда на фоне области его Энск смотрелся бы экономическим чудом. Если все пойдет, как надо, то через два года он выставит свою кандидатуру на пост губернатора.
Мысли его взлетали высоко и далеко, но ни разу он не вспомнил своего бывшего друга художника.
Авральные методы поисков бывшего лейтенанта не дали ничего. Первыми сошли с дистанции солдаты, ведь завод надо было охранять. Так что теперь одним участковым приходилось гонять по чердакам голубей, а по подвалам — кошек. Когда же через неделю выяснилось, что искать надо по другим приметам, то большинство милиционеров просто плюнули на это дело. Обратный результат получился и от второй статьи в местной газете, включавшей уточненные данные на Ремизова и фоторобот составленный со слов Таисии. На портрете красовался совершенно жуткий уголовник, почти пожилого возраста. Просто замотанная до ужаса женщина согласилась со всеми уточнениями, лишь бы от нее отстали. После выхода этой статьи в милицию звонили раз по пять в сутки, с требованиями срочно приехать и забрать преступника. Каждый раз все заканчивалось конфузом. Здоровенных мужиков в джинсах, кожаной куртке и шапке из нутрии в России полным-полно. Многие звонили и сообщали, что видели похожего человека, садившегося на поезд, автобус или электричку. В целом получалось, что Ремизов за эту неделю отбыл на все четыре стороны, на всех видах транспорта, причем не один раз. Милицейское начальство сломалось, смирившись с тем, что избыток информации подчас хуже полного ее отсутствия. А разразившаяся разборка между братвой Нечая и вовсе отодвинула эту проблему на второй план.
А Алексей все гостил у цыгана. Днем они спали, а ночью прогуливались, разминали кости, заготавливали дрова. Убив Нечая, Гриша успокоился и больше не преследовал подручных Рыди. Он знал, что лейтенант непременно увяжется с ним, и значит, увеличивался риск попасть в поле зрения милиции и боевиков. А Гриша понимал, что то, что задумал Ремизов важнее всего прочего.
В тот, первый день они доели последний кусок козлятины и с наступлением темноты Гришка повел Ремизова куда-то в поселок. Остановившись около одного из частных домов, цыган шепнул лейтенанту:
— Подожди здесь, я сейчас, — и легко перемахнул через забор.
Прислонившись к забору и поглядывая по сторонам, Алексей слышал, как взлаяла и замолкла собака, потом закудахтали куры. Минут через пятнадцать цыган вернулся и перекинул через забор четырех еще теплых кур.
— До субботы хватит, — заявил он Ремизову, когда они уже шли обратно.
Когда днем не спалось, они долгими часами разговаривали обо всем на свете, о жизни, о судьбе, о счастье. Гриша рассказывал о обычаях своего народа, и многое для Ремизова оказалось неожиданным. Как-то раз он спросил цыгана.
— Гриша, а сколько тебе лет?
Тот, сидя у открытой печки буржуйки и шустро ощипывая курицу, не задумываясь ответил.
— Двадцать четыре.
— Сколько?! — удивился Алексей.
— Двадцать четыре, — повторил цыган и в свою очередь удивленно посмотрел на Ремизова. — А что ты так удивился?
— Да я думал тебе лет сорок, седой весь, с бородой! А ты оказывается мой ровесник.
— Ба, а я тебе тоже лет тридцать пять давал! Думал еще, чего это Алеша в таком возрасте, а все лейтенант? Разжаловали, что ли?
В субботу, с утра Григорий критично осмотрел своего друга и сказал.
— Тебе надо побриться.
— Зачем? — удивился Ремизов.
— Как зачем? Все-таки на свадьбу идешь.
— Да ладно, я ведь не жених и танцевать там не собираюсь, попробовал отшутиться Алексей. — Да и нечем бриться.
— Как это нечем!? — возмутился цыган и показал свой нож. — А это что? Сейчас я тебя мигом побрею.
Он достал какой-то обмылок, плеснул из чайника горячей воды, быстро намылил Ремизову щеки и в две минуты побрил его.
— Ну вот, теперь можешь сойти за жениха.
Повинуясь его указаниям, Алексей тщательно вымылся и сменил рубаху.
(Прошлой ночью Гриша самодельной кошкой сдернул с балкона ближайшей к пустоши пятиэтажки опрометчиво оставленное на ночь белье.)
— Пойми, тебя не должны заметить раньше времени, — наставлял Ремизова цыган, — плохо, конечно, что от тебя дымом несет как от лешего, ну да ты там долго не рассиживайся.
День этот казался бесконечным. Поев с утра, они больше не стали возиться с приготовлением пищи, а только пили чай, как всегда крепкий, горячий, без сахара. Спать никто не ложился. Ремизова даже слегка потряхивало от волнения, и это его удивило. В случае с Нечаем он не испытывал особого волнения.
В седьмом часу Григорий наконец сказал.
— Пошли.
Ремизов засомневался.
— Не рано?
— Зайти мне надо тут неподалеку, — объяснил Григорий, а затем критично глянул на ботинки Алексея. — Протри обувку, а то не поверят, что ты с подарками на свадьбу.
Одевшись, Ремизов, с удивлением, увидел, что Гриша прихватил с собой лопату, лом и большую сумку на ремне. Вода в подвале промерзла уже до дна, и Алексей не проваливался как первый раз. Выйдя на поверхность, они с наслаждени ем вдохнули свежий морозный воздух, глянули на крупные звезды над головой и двинулись к пожарищу Гнилушки. Войдя в развалины своего дома, Григорий остановился посреди одной из комнат и, протянув ладони к земле, горестно сказал.
— Здесь спали мои дети.
Опустившись на колени, он долго говорил что-то на своем языке, чуть покачиваясь из стороны в сторону, словно разговаривал с кем-то. Наконец он перекрестился, поднялся с колен, смахнул с глаз слезу и прошел в соседнюю комнату. Там он отмерил от стены какое-то расстояние и принялся ожесточенно долбить ломом подмерзшую землю. Ремизов не понимал, что тот делает, но предложил.
— Давай помогу?
— Я сам, — коротко отрезал цыган, продолжая вгрызаться в землю. Минут через десять его яростные усилия увенчались успехом, и он выволок из земли алюминиевый бидон литров на пять. Отщелкнув рукоятки герметичных запоров, цыган снял крышку и, подозвав Ремизова, попросил.
— Алексей, ну-ка, посвети.
Алексей чиркнул спичкой, поднес ее к горловине бидона и увидел, как маслянистой желтизной блеснуло золото, острыми цветными искрами брызнули разноцветные камни, матовой белизной зазмеились нитки жемчуга. Гриша запустил ладони в это богатство, поднес к глазам, пристально глянул на Ремизова и небрежно бросил все это обратно.
— Говорят, что все это копилось сотни лет. А я бы, не глядя, обменял это барахло на жизнь своих детей, — со вздохом сказал он.
Сунув бидон в сумку, они отправились в город. Гриша по ходу рассуждал на вольную тему.
— Нет, что это за зима, а?! Середина декабря, а снега нет. Без снега человеку зимой грустно. Эх, помню я места, где дома заносило с верхом. Маленький был, а помню…
— Слушай, — оборвал его Ремизов, — может, не стоит тебе туда идти? Ты же сам говорил, что рассчитался за все?
Григорий отрицательно мотнул головой.
— Нет, я ошибался. Нечай не набрал бы такой силы, если бы его не поддерживал вот он, — и цыган кивнул головой на оставшуюся после выборов цветную листовку с фотографией мэра и надписью: «Голосуй за Спирина».