Карапет возился у печи и никому не позволял без его ведома бросать туда дрова.
– Ты куда суешь в пэч всякий хлам! Уйди, Бочкарёв, – злился Володька, перемешивая свою родную речь с русской. – Ты ни чэрта нэ понимаешь! Огон должен горэть от красивых дров. А ты его всяким дерьмом портишь. Унэси, гдэ украл, – не унимался Карапет.
Здесь же находился сооруженный братьями стол, сделанный из обычных списанных школьных дверей. Он собирал всех в кучу, и во время посиделок звенели кружки и тарелки.
– Какой болван мусор в пэчку засунул, – опять ворчал Володька, отыскивая взглядом преступника. – Качэгар нэсчастный. Чэй рука сунула рубероид! Спалить школу захотэли!
Кто-то специально выжидал момент, чтобы сунуть в печку всякое непотребье, но благодаря этому вокруг печки было всегда чисто и уютно.
Артем любил смотреть на огонь, именно печной огонь. Пламя обычного костра наводило на разные мысли, в основном грустные. Печка же, как напоминание о беззаботном детстве, согревала и успокаивала его. Открыв дверцу, он выбирал уголек и прикуривал, пуская дым прямо в печь. Тяга делала своё дело, и дым тоненькой змейкой втягивался в печку, смешиваясь с общей массой дыма. Многим его фокус нравился, и тогда зрители прилипали к топке и смотрели на огонь зачарованно и тихонько шушукались. Угольки в печке постреливали и переливались ярко-красными и розовыми оттенками. Володька никогда не ворчал на Артема. Он подсаживался рядом на маленький чурбачок и тоже смотрел на огонь.
– Давай, Верхолат, покурим из твоей портсигары. – В глазах Володьки тоже блестели огоньки пламени, а чёрная густая борода и пышная шевелюра делали похожим его на кавказского абрека. – Может, подаришь? – возвращая коробку, улыбался Карапетян.
– Ну, ты же знаешь.
– Знаю, знаю, – хлопнул его по плечу Володька. – Извыни за шутку. У нас на Кавказе так ни за что не скажут другу. Я бы и не взял никогда. Ты молодэц, Артем. Правда, дуррак ещо. Молодой потому что. Герка, – он глянул на веселую неугомонную компанию, в центре которой ползал на коленках Герка, – тот по-другому дурак. Он тоже молодой. Его бабы любят за то, что он весёлый.
Артем молчал.
…– Но рисует хорошо. Лучше всэх. А тебя могут турнуть. Жалко будет. Толко не думай, что ябедничаю. Это все видят.
Подошел Коля Вагин и стал греть руки. На фоне огня они казались прозрачными.
– Замерзли, что ли?
– Привычка камчатская. А ты у нас, Володя, вместо жреца. Дрова приносишь в жертву огню.
– Вы меня хот понимаете Николай Иванович. Все остальные толко и хотят набить ей рот всякой дрянью. Даже кушать по-человечески не умеют. И пить не умеют. Орут на друга. Совсем на христиан не похожи.
–А на кого христиане похожи? –без всякого умысла и не скрывая удивления спросил Вагин.
–С любовью надо ко всэму, -пожимая плечами ответил не задумываясь Володька.
Рядом сидел Дима и перебирал струны своей армейской гитары с нарисованным белым полярным медведем.
– И гитару тоже любить надо, как женщину. Когда играешь на ней. Давай хоть ты, Демьян, спой Высоцкого. У тебя хорошо виходит. Про корабли.
– Я не знаю такой, – Димка разминал затекшие пальцы.
– Ну, как его: «Кроме самых любимых и преданных женщин». Ты же пэл ее. Вчера. Или про горы, – просил Володька. Требуя тишины, он накрывал толпу своим орлиным взором и подсаживался ближе к другу.
– Ну, ладно. Последняя. Завтра вставать рано, – поймав на себе взгляд Вагина, сказал Димка.
– Слушай, дорогой Герасим. Закрой на две минуты свой рот, пожалуйста! Я песню заказал.
Сделав умную физиономию, Герка упал на карачки и пополз от костра.
Уже перед сном, в узком проходе, Артемом столкнулся с Геркой. Он резко выбросил руку, загородив тому проход.
– Что, Верхолат, много бабочек наснимал, – быстро нашёлся Герка, задев за живое.
– А ты все женские наряды примеряешь. Осваиваешь новую роль? Может, тебе у девочек постелить?
–А ты всё подсматриваешь, -опять уколол Герка и почему-то оглянулся по сторонам, словно боялся , что его увидят. –Ты за собой лучше смотри, – пробасил Герка. -Он попытался убрать руку, но ничего не вышло. – Пусти, – сказал он тихо. Артёму показалось, что Герка всё же немного струхнул, оставшись один на один, но что-то в его словах изменило настрой. Однако отступать было не в его правилах. Ему почему-то захотелось проучить Герку, за то, что тот слишком вызывающе себя ведёт.