– Да, все мои, – уже набычившись, отвечал паренек, явно проигрывая в интеллекте. -Уберем трап, а там, как хотите, – уже чуть ли не рычал парнишка.
– А если я попрошу? – звонко пела Оленька.
– Берём только натурой, – продолжал игру матросик.
– Хам и дурак, – бросила Оленька. – Пошли, девочки, вон Верхолат с фотоаппаратом. Пусть нас сфотает на память об этой дыре.
Парень так и остался стоять с разведёнными руками и открытым ртом.
Артёму немалых трудов стоило отвязаться от весёлой компании. Пару кадров всё же пришлось сделать. Сам того не желая, он отсёк из кадра всех подруг и оставил только Ольгу. Под защитой объектива он мог свободно смотреть в её глаза, большие и лукавые, способные свести с ума любого. Словно библейская Ева, вогнать в искушение. Было поразительно, как это имя подходило к ней. Он намеренно долго выбирал ракурс, наводил резкость, словно испытывал её терпение, и всё это время её глаза сверлили объектив, словно пытались пробить толщу стекла. Ему совсем не хотелось делать преждевременных выводов и обольщаться вниманием со стороны однокурсницы. Скорее всего, это была игра. Чтобы не выглядеть идиотом, Артём решил не обращать внимания на подобные знаки внимания. Да и с некоторых пор вера в дружбу утратила в нём своё значения. Одному было проще. Правда, иногда приходилось сталкиваться с пустотой. А с ней бороться было почти невозможно.
Оставшись один, он поплелся вдоль деревни. Пели вечерние петухи. Во дворах тявкали, переходя на затяжной вой, собаки. Почти в каждом дворе на привязи бегали изнывающие от безделья лайки, с точеными ушками и хвостами в два кольца, прилипшими к спине. Некоторые, отвязанные, перемахивали без особых усилий высокий забор и обнюхивали чужака, при этом не проявляя никакой агрессии. Но близко к незнакомцу они не подходили, а лаяли, скорее всего, по привычке. На то они и были лайки. Заметна была особая, зверовая стать этих собак, отличавшихся от городских особой легкостью бега и пружинистостью ног. Все в них говорило о крепко устоявшейся местной породе.
Дома стояли добротные, но небольшие. По одну сторону широкий двор с поленницей дров вдоль забора, по другую – огромный сад с высокими и густыми грушами.
От моряка он узнал, что село это старинное, и проживали в нём потомки забайкальских казаков, расселившихся по Амуру еще в прошлом веке. Дома они рубили из плотов, на которых спускались сами по реке, перевозя с собой не только скарб, но и скот, включая лошадей. Для жизни они всегда выбирали высокие берега и места, удобные для ведения хозяйства и охоты.
Дома украшали резные фронтоны с богато украшенными карнизами. У каждого окошка по бокам висели ставни, защищавшие от холодных зимних ветров, а летом от нестерпимого зноя.
В глубине села, немного особняком, стояли новые блочные двухквартирные дома. В этом нетронутом цивилизацией краю они смотрелись дико и нелепо. Во многих местах осыпанная штукатурка, обшарпанные углы; все говорило о неряшливости хозяев и неудобности жизни в таких домах. Во дворах, заваленных разным хламом, было грязно и неуютно. Кое-где не было даже заборов. Вокруг бегали ребятишки, и Артем поинтересовался о такой разнице.
– А… – махнул рукой рыжий малец, одетый в одни трусы. – Переселенцы.
Так и не выяснив, кто такие переселенцы, Артём повернул обратно. От увиденного на душе стало тоскливо, да и смотреть было уже не чего. «Действительно дыра», – подумал Артём. Сделав крупным планом конопатую физиономию местного аборигена, и щёлкнув по оттопыренным ушам мальца, он спрятал «Зенит» в сумку и, не оглядываясь, пошёл к пристани.
Там его уже ждали. Блохин успел наплести преподавателям про его трюк. Началась нудная головомойка.
– Ты понимаешь, Артем, – вкрадчиво затянул Коля Вагин свою песню: – Мы несем ответственность за всех вас. В том числе, и за тебя. Ты же взрослый человек.
– Вот именно, – перебил Артём. – Я не ребёнок, и думаю, пусть каждый отвечает за свои поступки. Вот вы, Николай Иванович, ручаетесь за себя, в плане порядочности?
Вагин громко рассмеялся, не скрывая восторга от такой наглости, однако отвечать на поставленный вопрос не стал. Вагин был большим дипломатом, и быстро сообразив, на что намекал Артём, мягко ушёл от прямого ответа.
– Это коллектив, Артём. Мы одна семья, и ты должен понять, что каждый…
Артему не хотелось выслушивать уже известную мелодию, поднадоевшую за год., Он демонстративно развёл руки, заявил, что был не прав, и протиснувшись между ребят, прошел в «Ракету». Вечер был испорчен. Ему осталось врезать Блохину промеж глаз, хотя, ни к чему хорошему это не привело бы.