Бет не оставалось ничего другого, как согласиться. Едва они вернулись на дорогу и с трудом развернулись, как услышали возвращающуюся «подмогу».
И они рванули вперёд, сверля фарами тьму. А когда преследователи были совсем близко и начали беспорядочно стрелять по шинам, Бет высунулась, чтобы открыть стрельбу из окна. И с ужасом увидела, как фургон Буравчика развернулся и встал поперёк дороги. Это будет его последний, триумфальный бой. «Прости, Элизабет Спенсер, за то, что причинил тебе неудобства», - подумал Буравчик.
- Да-а-а-ан-к-о-о-о! – её последний, отчаянный крик, заглушённый надрывным лаем псов-мотоциклов, прозвучал органным мадригалом в честь детектива-неудачника, и Данко, счастливо улыбнувшись, открыл огонь…
Г Л А В А 3
Буравчик совершил невозможное. Они мчались по ночному шоссе, и их никто не преследовал. Бет плакала, и не скрывала слёз. Мендес был мрачен, но сосредоточен. Ему нужно время. Хотя бы ещё один спокойный день для сбора. Подойдёт любое пристанище. Хотя, почему любое? На сороковом километре есть мотель, тот самый мотель, который он когда-то взялся опекать, отремонтировал, выложил прекрасную стоянку для туристов. Там неплохо кормили – продукты доставляли с фермы в трёх километрах вверх по долине. Там его примут по-царски. Они отдохнут, придут в себя.
Он дождётся, непременно дождётся, он окружит себя и Елену армией, такой, какая ещё никому не снилась, и пробьётся. Не через два дня – так через три, не через три – так через неделю. Чем дальше – тем больше народу соберётся вокруг. Никто не посмеет перестрелять их. И обвинить в том, что он взял заложников, тоже никто не посмеет: они служат ему по велению Разума и Чувства, и не способны предать. Как может предать любой наёмник, любой бравый солдат или генерал, любой спец-агент или служащий. Это ли не мечта каждого военачальника или диктатора?
Мендес свернул на шоссе, ведущее на Горнаул, и вскоре из-за поворота выскочил угол симпатичного двухэтажного здания. Здание окружали гаражи и навесы, а также отдельные однокомнатные домики с асфальтированными стоянками в количестве десяти штук. Позади территории расстилалось плоское плато, покрытое густым лесом, а сам мотель располагался на обширной вырубке. В свое время Мендес не удосужился дать разрешение на водружение мачты, руководствуясь тем, что городскую линию легче контролировать. И мобильная связь тут работала с изрядными перебоями – в отличие от городской коммунальной.
Мотель встретил их уютными, тёплыми огнями и негромкой музыкой из открытого окна холла. Объёмистый портье мгновенно вызвал управляющего, и тот, сияя лучезарной улыбкой, беспрерывно кланяясь и лопоча о своей беспредельной радости лицезреть редких гостей, повёл их в номер-люкс, существующий в вечном ожидании чудесного вселения.
- И то хорошо, что можно жить без оплаты – это они передо мной в неоплатном долгу, хорошо отъелись… - бурчал Мендес, втаскивая большую сумку в залитый ярким светом номер. – Мегель, распорядись насчёт ужина на троих, это - во-первых. Нет, нет, никаких вин, мы устали. Во-вторых, заправь машину. В-третьих, любезный, мы желаем жить все вместе, в одном номере. Нечего так таращиться, и подними челюсть с пола. Тащите сюда одеяла, бельё, да поприличней, оставьте в гостиной на диване. Бет, и ты не возражай, я желаю, чтобы мои женщины оставались при мне, в пределах карманной досягаемости.
- Да-да, господин Живаго, всё будет сделано, как пожелаете. Позвольте узнать, вы к нам надолго?
- До конца турсезона, любезный, у нас инспекционное вселение. Улавливаешь? – Мегель ойкнул и заметно позеленел. - Не забудь подготовить к проверке картотеку. И ещё.
Мегель задержался на пороге, продолжая зеленеть.
- В-четвёртых, любезный. Я должен остаться инкогнито – если ваши конкуренты узнают о моём визите, они успеют поджать хвосты. Я для всех, и для тебя тоже – Ян Пилецкий, запомни. Если кому вдруг срочно понадобится Пилецкий или Живаго, прежде сообщай мне, да не лично – через мальчика. Не возбраняется звонить среди ночи. И не дрожи так, я нынче ласковый.
Когда управляющий, пятясь и едва не виляя несуществующим хвостом, вывалился из номера, когда резвые служители притащили две подушки, роскошный плед и пачку чистейшего белья, когда за ними закрылась дверь, и Мендес смог, наконец, закрыть эту дверь на ключ, только тогда все вздохнули с облегчением.