Так что у соседей сложилось мнение, что иностранец – просто баснословно богатый и помешанный цветовод-любитель, но увидеть его сад не удавалось никому - ограда вокруг внушительного участка была таковой, словно охраняла военный завод, не меньше. Потом как-то просто, безо всякой помпы, в городке открылась новая аптека - проницательные старожилы тут же связали её появление с иностранцем, и были правы. Имя иностранцу было Виктор Живаго, «Живаго» значилось на вывеске аптеки, на визитках и рекламных листках. Мало того, сам господин Живаго наконец-то появился в городе. И появился не один. С ним приехала госпожа Майя Перральта, которая представилась племянницей, во что верилось с трудом, ибо она была полной противоположностью «дяде». Невысокая яркая блондинка с полной грудью, тонкой талией, ярко накрашенными губами, низким хрипловатым голосом и вызывающей походкой. И, кроме того, она выказывала к «дяде» весьма определённые чувства. Господина Живаго и госпожу Перральта часто видели вместе в машине, но большую часть времени они проводили на усадьбе.
Подумаешь, ничего особенного: сумасшедший богач привёз с собой любовницу - кто же будет удивляться? Все так поступают.
Глава 3
- Виктор, ты опять загрустил? - Майя закурила, швырнула зажигалку в кресло, взъерошила волосы любовника. Он раздражённо встряхнул головой.
- А ты опять чем-то недовольна?
Майя на мгновение призывно прижалась к нему и вновь отпрянула. На столике она видела распечатанное письмо с римским адресом, но написанное по-испански.
- Тебе пишут из Италии? Или из Испании? - Майя небрежно прищурилась и выпустила струйку дыма. Мендес нахмурился.
- Мои деловые бумаги не входят в твою компетенцию, дорогая. Что ты хочешь знать?
- Я хочу знать, когда весь город будет в твоих руках!
- Очень скоро. Остались сущие мелочи - скупить земли за Старицей, около разлива. Там будет аквапарк и две гостиницы…
- Потрясающе, Живаго! У тебя железная хватка!
- Спасибо, детка.
…25-летняя танцовщица из бара, привезённая когда-то для развлечения Хуаном Пересом, телохранителем и преданным слугой, чувствовала себя в доме Мендеса достаточно свободно, хотя в её распоряжении было лишь левое крыло и центральная гостиная. Даже в личной спальне Живаго она никогда не была, не говоря уже о кабинете. А таинственное подземелье особенно привлекало её внимание, интриговало… Но и за то, что имела, Майя заплатила сполна: за два года жизни любовницей Мендеса она перенесла от него и унижение, и возвышение, знала и его страсть, и его отвращение, видела его сильным и жестоким - и больным и отчуждённым.
Его колоссальная энергия хищника и захватчика воодушевляла её. Его деятельность была окутана тайной. Она не знала, почему Живаго так методично и целенаправленно завладевает городом, его землями и коммуникациями, не знала, откуда у него деньги. Может быть, он величайший контрабандист, террорист, мафиози? Не похоже ни на то, ни на это, но какая разница? Она знала, что его ждёт могущество, сила, власть, и ей надо прилепиться к нему, не упуская из рук шанс ни на мгновение.
Временами Майя раздражала его прагматичностью, чрезмерной самостоятельностью и желанием командовать – может быть, она привыкла к этому в своём баре. А он привык к рабской покорности - на остальное не было времени. Женщины появлялись в его жизни по мере надобности, никогда не становясь целью, серьёзным препятствием или серьёзным увлечением – так, игрушки. Лишь Майе удалось задержаться дольше всех.
Сейчас Майя была готова ликовать – Виктор наконец-то показался с ней в городе! Она не знала, что ликовать либо слишком рано, либо слишком поздно – это её последние дни в доме Мендеса.
Резким рывком Мендес усадил её рядом с собой, притянул к себе и с жадностью завладел её губами. Её чувственное, опытное тело раскрылось ему навстречу. Мендес владел ею с жёсткой беспощадностью, не замечая, что делает больно, не заботясь о её чувствах, не слыша придушенных стонов, словно автомат, а мысли его блуждали далеко. Когда ритуал был завершен, и Мендес освободился от напряжения, Майя прильнула к нему, неудовлетворённая, жадно заглядывая в глаза, ожидая продолжения, но Мендес отвернулся и, казалось, забыл о её существовании. Письмо, лежащее на столике, вызывало в нём волнение и смутную тоску, и приближало разрыв с любовницей.