– Это как больной зуб, эльф, – произнес монстр. – Ты должен был вырвать его сейчас, раз и навсегда. И ты мог это сделать. А вместо этого предпочел несколько лет наслаждаться болью.
– Боль – одно из немногих чувств, которое не лжет, – сказал я.
Белые облака вспыхивали и разрастались в толще ледяной сферы. Я уже почти не мог различить за ее стенами демона тюрьмы Сокорро.
– Рад, что ты так считаешь, – произнес монстр. – Боли у тебя впереди очень много. Ты еще вернешься сюда.
Я знал, что он прав.
5
– Пришлет он мне счет, – процедила Франсуаз, – как же. А кто его просил падать в бассейн?
Маленькая опрятная пикси с удивлением обернулась, смотря нам вслед, но Франсуаз продолжала бубнить себе под нос, не обращая внимания на окружающих.
– Следовало врезать ему по седалищу как следует. Пусть бы провалился внутрь портала. Поплескался бы в астрале, глядишь, и голову бы от глупостей выполоскал.
Наше расставание с сэром Томасом не было дружеским, и не по моей вине.
Чартуотер чинно пожал мне руку, всем своим видом давая понять – ему приятно общаться с умным и благородным эльфом. А всяких разных демонесс, которым место не среди образованных людей, а на оркской гладиаторской арене, он и в упор не видит.
Не знаю, почему, но Франсуаз это не понравилось.
Возможно, общение со мной создает у нее комплекс неполноценности.
Бедняжка!
Она пару раз пыталась встрять в разговор, но сэр Томас недаром избран главой Анклава нежити и занимает эту должность вот уже тысяч пятнадцать лет.
Он не прерывал Франсуаз, не обжигал девушку взглядом – холодным или пламенным, не отказывался смотреть в ее сторону. Он даже не игнорировал демонессу.
Он просто не допускал ее в свой мир, и это было гораздо обиднее.
Если вы хотите узнать, в чем разница между первым и вторым, приезжайте в кафедрал Анклава во второй четверг месяца (тогда сэр Томас устраивает встречи с общественностью) и начните задавать ему какие-нибудь глупые вопросы.
До нашего отправления в Аспонику еще оставалось несколько часов, и Франсуаз твердо решила провести их в бурчании.
Теперь она вышагивала по улицам церковной столицы и негодовала.
Девушка чувствовала себя так, словно ее отхлестали по лицу мокрой дохлой рыбиной. А раз уж речь зашла о ее мордашке, надо отметить, что крупный синяк под левым глазом со временем, мягко говоря, не исчез.
Несколько раз я пытался обратить на это внимание своей спутницы. Однако это оказалось столь же непростым делом, как запихнуть что-то в работающее сопло реактивного двигателя.
Франсуаз могла только говорить и полностью отключила свою способность слушать. Она кипела так, что своим жаром могла высушить все облака над нашими головами.
Поэтому я оставил свои попытки. А для того чтобы не ловить на себе недоуменные взгляды прохожих, я сделал вид, будто мы с Франсуаз вообще незнакомы.
Я как раз задавался вопросом, не вознамерилась ли моя спутница добраться до Аспоники пешком – чтобы выпустить пар, – и если да, то какого черта я тащусь следом за ней, когда она остановилась и обвиняющим тоном спросила:
– Майкл, почему нигде нет сладких шишек? – Вот, значит, что она искала.
– В столице Церкви не продают сладких шишек, – ответил я. – Это тебе не базар хобгоблинов и не троллий супермаркет.
Я мог отчетливо наблюдать, как девушка наливается злобой. Это чувство рождалось где-то возле талии и темными клубами поднималось к голове демонессы.
– Почему? – спросила она.
– Кардиналам кажется, что сладкие шишки выглядят неприлично.
Франсуаз сглотнула.
– Давно я ангелов не общипывала, – процедила она и, развернувшись на месте, направилась в оказавшуюся поблизости лавку.
Вывеска над магазинчиком гласила: «Торты. Пирожные. Кремы. Слоновий сюрприз».
Круглые столики, низкий потолок, простенькая облицовка. Посетителей было немного, но ели они так быстро и жадно, словно святой отец в исповедальне велел им чревоугодничать во имя искупления других, более тяжких грехов.
Франсуаз промаршировала прямо к витрине и, ткнув пальцем в стекло, спросила:
– С чем этот торт?
Продавщица посмотрела на синяк под глазом девушки, потом перевела взгляд на меня и снова вернулась к синяку. И хихикнула.
Она решила, что это моих рук дело. Это приподняло меня в собственных глазах.
Вторая продавщица подошла к нам и тоже уставилась на синяк Франсуаз. Она подтолкнула локтем первую пирожницу, предлагая потом посудачить вдоволь на наш счет.
– Бисквитные пышки, шоколадный крем, внутри джемовая прослойка.
Раздался звон.
Продавщица отпрянула, и стеклянная витрина обрушилась прямо на стройные ножки моей спутницы.
Не стоило ей так энергично тыкать пальцем.
Пирожница принялась задумчиво слюнить руку.
– Не знаю, захотите ли вы есть с осколками, – сказала она.
У нее явно теплилась надежда, что да.
Франсуаз отступила назад от груды стекла. Будь я пылким влюбленным или хотя бы джентльменом, я должен был бы обнять свою спутницу и заглушить ее огорчение нежными поцелуями.
Я поспешил занять столик.
К счастью, я получил хорошее воспитание.
– Видела, как он ей врезал? – спросила вторая пирожница первую – так громко, что слышно было небось по другую сторону гор Свинфнеблингов.
Могло создаться впечатление, что сцена избиения Франсуаз развернулась прямо на глазах у любопытных кондитерш. Можно было не сомневаться, что они еще долго будут рассказывать об этом случае, каждый раз добавляя все новые и новые подробности.
– А и нечего, – ответила ее товарка таким тоном, что сразу становилось ясно ее отношение к таким эффектным красавицам вообще и к Франсуаз в частности.
– Мог бы и помочь мне, – заметила Франсуаз, плюхаясь рядом со мной.
Девушка надулась, из-под ее роскошных волос стали проглядывать маленькие острые рожки.
Упрек показался мне крайне несправедливым, поскольку все, чем Франсуаз занималась в кондитерской, – это заказывала пирожное и громила витрины. Вряд ли здесь ей требовалась моя помощь.
– Зачем, ежевичка? – сказал я. – Ты и одна успела достаточно натворить.
Франсуаз посмотрела на меня исподлобья, но в этот момент пирожница принесла заказ, и ей пришлось отложить расправу надо мной.
– С вас три динара, – сообщила официантка. – Вы что-нибудь будете, сэр?
– Конечно, – ответил я. – Я буду просто сидеть.
Каламбур оказался для нее слишком тонким и застрял где-то между ушами и мозгом. Девица застыла на пару мгновений, но потом решила не насиловать свою голову и отбыла.
Пока я обменивался с ней репликами, Франсуаз озадаченно ковырялась в своей тарелке.
– Что это? – спросила она.
Следовало понимать так, что между нами наступило краткое перемирие. Теперь было крайне необходимо следить за выражением своего лица.
– Пирожное, – ответил я. – «Радость ангела». Ты же сама его заказала.
Франсуаз зашипела, как умеют только гадюки.
– Я не дура, – отрезала она.
Это заявление требовало серьезного обоснования. Однако я не стал заострять внимания на этом.
– Что это – сверху? – спросила Франсуаз. Я набросил на себя легкую вуаль рассеянности.
– Слоновий сюрприз, – небрежно пояснил я. – Разве ты не чувствуешь специфический запах?
Рот девушки широко распахнулся, но не потому, что она спешила отправить туда «Радость ангела».
– То есть – это навоз? – спросила она. Точнее, она употребила другое слово, но в этих записках я счел за лучшее заменить его.
– Нет, – возразил я. – Это особая приправа. У ангелов странная диета.
Франсуаз продолжала ковыряться в своей тарелке, словно не веря ни своим глазам, ни своему обонянию.