Маёвка по разнарядке
Последние дни апреля выдались по-летнему тёплыми. В диспетчерском отделе, в связи с предстоящими майскими праздниками, наметилась послабуха. Сутками на машинах будут крутиться оперативные сводки и квартальные формы главснаба: СН-1, СН-2, СН-3, СН-4…
Экомомички из триста шестой гудели потревоженным пчелиным роем, но были приветливы и улыбчивы, как бывалые холостячки… По сельским меркам – в девках они уже насиделись, но по городским были вполне респектабельны и медово аппетитны для старперов из руководства ЦСУ УССР.
Случалось по утрецу диспетчера то и дело находили аккуратно выставленные в коридоре РВЦ пустые бутылки из-под армянского коньяка, а так – всё выглядело благочинно, если б только не запах. Из комнаты разбитных экономичек раньше чем в остальных распространился запах «шанелей» №3 и №5. С этим смирились представительницы иных служб и отделов, и только проходя на обед мимо обласканной начальством двери с любопытством превеликим словно желали заглянуть неожиданно вовнутрь этого привилегированного бабьего царства.
А тут пришла срочная разнарядка – выставить в колонну Первомайской демонстрации особо ударных тружениц… Одним словом, именно снабженок и отправили в эту колонну, и оттого с утра гремели в отделе, обычно тихом, какие-то неожиданные громы и молнии… Ведь сводки считали ЭВМ и обслуживали их сменные инженера и операторы, которые и несли на себе реальный крест всех четырех квартальных СН. А на правки из пятерых дородных оторв требовалась только одна. Этот крест и приняла на себя старейшая труженица Софья Борисовна Каплер, а все прочие были отправлены на инструктирование в Ленинский райком партии…
Теперь все остальные дамы словно получили неожиданную сатисфакцию: «утро красит нежным светом стены древнего Кремля», непременно подпевали они, проходя мимо растревоженных шанелевских выхухолей…
…Вениамину было скучно… Сводки операторов телеграфных аппаратов были давно подсчитаны… Якунина врезала за смену 28 000 символов, Мартиросян, как и всегда, – 15 000, а егоза Бабушкина 36 000! Он уже побывал в цеху и пожелал им всем доброго дня. Они же в ответ дружно ему пропели, что «поднимается с рассветом вся Советская страна», хохотнули с нахлестом, сверкнув при этом угольками, озерцами и изумрудами глаз, и врезались вслепую в долбеж оперативных восьмидорожечных перфолент…
Внезапно зазвонил телефон.
– Привет, старик! – звонил адвокат Тригрошин. Ровно столько по-человечески он и стоил, но его отец некогда выступал на стороне знаменитого писателя Хитролисицина, которому смягчили срок с 10 лет без права переписки на десять лет с правом переписки раз в полгода в более либеральном Приволжском ГУЛАГЕ, где были всегда доступны и ответны мордвинки…
Впрочем, Алекс Тригрошин в новые времена предпочитал о том помалкивать – знаменитый Хитролисицин давно отсидел свои десять лет и перебрался на жительство в США, не пожелав ласк мордвинских, но, написав громкий антисоветский роман «Один день Степана Кирилловича»… В романе том он вскользь упомянул и об отце самого Алекса. И получалось, что был отец старинного киевского филерского рода, и в память о том имел даже альбом, где и отец его (дед Алекса), и брат деда, и отец отца – их почтенный родитель – были царским филерами еще в жандармской охранке, а альбом сей выпросили у кого-то ещё во времена Киевского Губчека, чем и гордились всем своим филерским родом.
У самого Венечки деда губчекиста киевского свои же еврейские уркаганы повесили по-особому – можно сказать даже с почтением – головой вниз, отчего тот и скончался от непременного прилива крови в его служивую губчекисткую голову. Правда, давно это было и кроме семейного предания, ничего более у Венечки в доказательство преданности рода советской власти и царскому правительству не имелось. Одним словом, был он куцеродно неамбитным парнем, к тому же писал стихи и денег по-советски зарабатывать не умел. Но тем и был интересен юркому адвокату, что у Алекса всегда был в качестве живого примера перед глазами – а кем бы и тот мог стать, окажись отец его менее изворотливым и чуть ли не вторым прокурором вместо защитника на закрытом процессе Хитролисицина.
Впрочем, и оценки автора романа «Один день Степана Кирилловича» – мол, дескать адвокат литературного Степана Кирилловича всего лишь мелкий филер-сучара, старик Тригрошин не чурался и всегда гордился подобной оценкой, как неким особым знаком качества своего наследственного филерского ремесла, облеченного адвокатским званием в сменившей царскую советской империи…
– Сегодня, старик, потребуется твой вкус! – весело затороторил Алекс. –У Вальдемара дилемма: Шербицкий потребовал в колонны Первого мая молодых тружениц, поскольку после Чернобыльской аварии женских лиц в колоннах поубавилось, а это не есть хорошо с точки зрения мудрого партийного руководства... Одним словом, жду у себя сразу после работы. В полседьмого вечера. Не опаздывай! Кстати, познакомлю тебя с интереснейшим человеком. Он старлей юстиции – районный прокурор.