– Хоть не прокуратор всей Иудеи… И то хорошо, – тут же сьюморил Родман.
– Не спеши с выводами, Вениамин, – Вольдемар имеет достаточно полномочий. Но об этом потом.
***
День шёл по своим вечным канонам. Приходили и уходили заказчики из Хлебопродуктов: считать рецепты ситного украинского по запасам муки, соли и солода, затем пожаловали две враждующие фирмочки из КПИ – сидели в одном здании и на одном этаже, но в разных концах коридора – работали над одним и тем же НИР, но от разных ведомств.
Затем забегал начальник планового отдела – стареющий сын репрессированного по делу о безродных космополитах еврейского детского писателя. Затем зашли степенные электронщики и проговорили о часах ночной профилактики, затем пошла вереница аспирантов из солнечной Молдавии, Эфиопии, Грузии, Занзибара, Армении и Азербайджана. Армяне не дружили с эфиопами на почве бытовой, поскольку при единой ортодоксии христианства по-разному понимали проблемы уборки общих общественных мест, а у молдаван с азербайджанцами был один общий научный руководитель, и время от времени они просчитывали совместные блоки в едином алгоритме какого-то сверхсекретного АСУ, последствия которого однажды ощутила на себе реально ни в чем не повинная перед асушниками украинская столица… Кто-то упустил всего четыре нуля и целый год в Киеве ощущался острый дефицит зубных щеточек, отчего на впредь был введен некий блок логической проверки на соответствие значащих нулей некой абстрактно-допустимой товарной массе…
Шесть часов вечера подкрались внезапно. Тридцатое апреля выпадало на субботу. А в воскресенье весь диспетчерский отдел должен был стоять напротив правительственных трибун у Горсовета в качестве линейных караульных, разделяющих колоны районов…
…
Звонок в холеные двери семьи уважаемых киевских адвокатов на Круглоакадемической централе был мелодичен. За дверью неторопливо щелкнул выключатель в прохожей. Вениамин вошел с вежливым приветствием.
– Это ко мне, – коротко бросил Алекс матери после столь же короткого приветствия Родмана.
Парни прошли в комнату, где их уже поджидал веснушчатый рыжеволосый крепыш.
– Вольдемар, – мягко представился тридцатидвухлетний мужичок, но как-то сразу перешёл к делу.
– Ты, говорят, писатель, а тут у меня деликатное дельце… Поручено отобрать в колонны несколько контрольных мордашек… первого пройдут в колоннах при подписке о невыезде, а второго – кого опять отправим в СИЗО, а кого и отпустим…
– А кто они, если не секрет?
– Да что за секрет? Подследственные, совершившие административные нарушения. Одним словом, блядво. Вот альбом. Посмотри, пока будем пить кофе. У меня нет секретов от Алекса, и на сей раз от тебя. Поскольку ты полезен, и твоя польза зачтется…
Родман поежился. Что-то в болтовне этого говоруна Венечку неприятно насторожила. Но всё же альбом он взял. Перед глазами замелькали лица тружениц подворотен – алкоголичек, венеричек, миньетчиц, попрошаек и валютных проституток – путан. Последние всех более были ухожены… Но последняя страничка этого фотодосье просто поразила Венечку. На ней была отснята развеселая группка четырех отчаянных модниц, о которых писали в киевской прессе. На Красном советском знамени были брошены лейбами вверх американские джинсы.
– Начни с этих, – с тихой подковыркой предложил Родман.
– А что, – не удивился Вольдемар. – Этим сучкам уже впарили за Левобережный гамбит. Это там они прямо на стройке гостиницы у станции метро Левобережка умудрились скупиться джинсой за этот флотоснимок. Их взяли сразу, после публикации фотки в «Вашингтон пост», но вонь вышла не в нашу пользу. За них встали горой три западных президента. Они-то, дурочки, и не знают о том. Выпустим, и на демонстрацию пешедралом под красные знамена Ильича…
Затем отобрали из тех, у которых не были зубки на разъезд, и явные признаки сифилиса на ещё не обезображенных лицах.
– Так, этим повестки, а вот этих, как ты их только вычислил, писатель? Все трое сидят у меня восьмые сутки.… А знаешь почему, вместо трех суток, восьмые уже парятся эти дурки?