Хотя экономические реформы в условиях Тридцатилетней войны было весьма сложно осуществлять, Ришелье все же предпринял некоторые шаги. По ордонансу 1626 года кардинал разрешил дворянству заниматься торговлей, что должно было укрепить экономическое положение праздного сословия и конечно же самой Франции. Это был шаг по втягиванию дворянства в формирующуюся буржуазную экономику. Такая политика дала свои плоды только при его преемниках и имела место в XVIII веке, когда Старый порядок во Франции шел к своей гибели. Во время Великой французской революции оказалось, что «чистых» дворян в королевстве осталось не так уж и много.
Большое значение Ришелье придавал развитию французской внешней торговли. Многие исследователи его жизни и деятельности считают, что взятие Ла-Рошели имело и другую цель – сделать этот город воротами Франции в Атлантику. Но попытки обойти англичан в морской торговле оказались безуспешными. Очевидно, все силы его министерства ушли на укрепление государственного бюрократического аппарата и борьбу с Габсбургами: финансов явно не хватало.
Ришелье положил начало колониальной и морской политике Франции – ведь она являлась важным источником накопления богатств в ту эпоху. По инициативе первого министра французское правительство содействовало образованию нескольких торговых компаний, захвату Гваделупы и Мартиники. Кардинал вплотную приступил к созданию торгового флота. Он первым из французских государственных деятелей поставил задачу превратить Францию в морскую державу, располагающую военным и торговым флотом, а также хорошо оборудованными портами и перевалочными базами. Еще в 1626 году накануне решительной схватки с гугенотами он создал и возглавил Морской совет, ставший прообразом будущего морского министерства, по указанию министра была проведена модернизация портов Тулона, Гавра, Бреста, чуть позже – Ла-Рошели.
И все же кардинал Ришелье оставил страну в состоянии хозяйственной разрухи, вызванной годами разорительных внутренних и внешних войн. Это дало основание его противникам считать, что экономика и финансы страны в значительной мере были принесены в жертву его амбициозной внешней политике. Но политика Священной Римской империи была еще более амбициозной, и нанести ей поражение было первостепенной задачей многих централизованных государств Европы. История подтвердила правильность дипломатической стратегии первого министра-кардинала. И та же история оспаривала и до сих пор пытается оспорить его вклад в создание новой Франции.
Уже Вольтер в своем сочинении «Век Людовика XIV» отмечал: «С 1635 года Франция вела войну, ибо кардинал Ришелье хотел ее, похоже, для того, чтобы сделать себя необходимым». Для писателей и драматургов XIX века Ришелье являлся, в различных вариациях, «диктатором и тираном с двуличным характером». А для известного французского историка Жюля Мишле кардинал был «сфинксом в красной мантии, чьи тусклые серые глаза, казалось, говорили: „Всякий, кто узнает мои мысли, должен умереть“»; «диктатором отчаяния», «который всегда был добрым, как только совершал зло»; «душой, терзаемой „двадцатью другими дьяволами“» и разрываемой на части «сидящими внутри ее фуриями». По словам Мишле, кардинал «и в смерти оставался столь страшен для врагов, что никто, даже за границей, не отважился говорить о его кончине. Боялись, что зло и невероятная сила воли помогут ему вернуться с того света». А вот для не менее известного отечественного исследователя Н. И. Кареева Ришелье был «великий государственник, человек, ставивший выше всего государство, все ему подчинявший, стремившийся устранить из жизни все, что противоречило интересам государства, воплощенного в абсолютизме центральной власти… Ришелье… создал целую школу, из которой вышло немало крупных деятелей абсолютизма».
Наследникам часто бывает легко судить политических деятелей, особенно такого масштаба, как Ришелье. Но сто лет назад еще один крупный исследователь его жизни Габриэль Аното со всей твердостью высказал глубокое убеждение в бесцельности суда над Ришелье: «Лучше стремиться к пониманию того, что он сделал, чем к пустой забаве рассуждений о том, что он должен был сделать».
Таковым и является путь этой книги. И здесь уместно привести слова самого кардинала: «Что бы человек ни совершил, общество никогда не будет справедливо к нему. Великий человек, достойно служивший своей стране, сродни приговоренному к смерти. Единственная разница состоит в том, что последнего карают за грехи, а первого – за добродетели». И все же Ришелье в некоторой степени сам виноват в широком хождении его посмертных обвинений – его имидж, так заботливо создаваемый во время жизни, имел тенденцию со временем стать демоническим.
Первый министр Франции не только преуспел в контроле за общественным мнением в своем государстве – вполне возможно, что он несколько переиграл в этом направлении. Как известно, большинство памфлетов тех лет контролировалось и поддерживалось правительством, но новейшие исторические данные свидетельствуют и о том, что Ришелье тайно спонсировал оппозицию и некоторых заговорщиков, чтобы подстегнуть свои реформы. Не говоря уже о том, что он регулярно просматривал статьи и задавал их тематику в основанной по его инициативе в 1630—1631 годах официальной французской прессе («Меркюр франсез», «Газетт де Франс»). Создание в 1635 году Французской академии также имело и политическую мотивацию. Ее члены фактически являлись его слугами и перед своими выступлениями в академии давали просматривать кардиналу свои речи. Но не переиграть в тех условиях, в которых жил и действовал Ришелье, соблюсти баланс было почти невозможно. Кардинал не был Богом, хотя, согласно официальной пропаганде, был «избран Богом». Прежде всего он оставался человеком.
Безусловно, описание предшественника Джулио Мазарини на посту первого министра Франции будет неполным без характеристики его личной жизни. Она, как замечают почти все его биографы, была вполне благопристойной. Ришелье, этот незаурядный человек, обладавший слабым здоровьем, но железной волей, практически не имел личных привязанностей, кроме, пожалуй, «серого кардинала» и верного друга отца Жозефа, многочисленных в его резиденции Пале-Рояль черных кошек и впоследствии, уже незадолго до смерти, итальянца Джулио Мазарини. Правда, враги кардинала не раз пытались обвинить его в распущенности, утверждая, что в юности у него было несколько любовных увлечений. Согласно слухам, он был в близких отношениях с госпожой Буффлер, и у них даже родился сын. Однако не существует никаких документальных свидетельств, подкрепляющих это утверждение. Кроме того, сама молодость может служить оправданием таких «грехов», водившихся почти за каждым кавалером. Еще более сомнительно мнение о том, что кардинал состоял в любовниках французской королевы Анны Австрийской. Необходимо отметить, что на сегодняшний день все посмертные слухи о развратном поведении Ришелье тщательно изучены и отвергнуты.
Вообще кардинал был не очень высокого мнения о женщинах и характеризовал их следующим образом: «Эти божьи твари довольно странные создания. Кое-кто думает, что они не способны нанести большого вреда, ибо не могут сделать и ничего хорошего, но я не разделяю этого мнения и, по совести, должен признаться, что никто не способен лучше содействовать гибели государства, чем они».
И все же первого министра Франции нельзя было назвать аскетом – под его красной мантией отнюдь не скрывался монах. Он считался богатейшим человеком во Франции и внешне жил довольно расточительно. Кардинал покупал земли, возводил великолепные дома и собирал произведения искусства. Его резиденция Пале-Рояль по своему убранству была равна домам крупных аристократов. Иногда, когда он покидал ее, близлежащая улица была запружена каретами и случайные прохожие по ошибке кричали: «Да здравствует король!» Кардинал постоянно приумножал свое состояние и, не испытывая особых угрызений совести, использовал свои власть и влияние, чтобы содействовать карьере своих родственников.