Голодный, избитый, лежал он на тюремных нарах и так же, как теперь, молча глядел в потолок. Он давно погиб бы от лишений и побоев, если бы не поддерживала его память о кровавом долге, не оплаченном еще родом Ильяс-хана. Серым степным волком видел себя в мечтах Чары. Это давало ему силы не умирать и страшно, по-волчьи, смотреть на допросах в глаза пристава.
— Я тебя все равно убью, зверское отродье!.. — кричал ему белый от гнева пристав, встречая этот упорный взгляд. Возможно, что пристав и выполнил бы свое обещание, но ему помешали.
Как-то ранним утром до камеры, где лежал Чары, долетели с улицы незнакомые звуки. Играла музыка, громко кричали по-русски. Вскоре двери тюрьмы открылись, и арестанты бросились к выходу. На улице толпились люди. Махали шапками, пели и обнимались. Над толпой горели красные флаги. Господин пристав исчез. Пришел февраль семнадцатого года.
Пока говорились жаркие речи, ничего не понимавший Чары прокрался вдоль забора и, волоча ноги, побрел прочь из города в пески.
В первом же ауле он нанялся в чабаны и ушел на дальние колодцы. Окрепнув за лето и осень, он зимой купил себе коня и подался в родные края.
В мире творилось что-то непонятное. Перестали подвозить в аулы керосин, соль и спички. Ходили слухи, что будут увеличивать нормы воды, раздавать народу коней и баранов. И действительно, пришли в аулы туркмены из города и стали делить государственные земли. К тому времени почти вся вода в соседних аулах принадлежала Ильяс-хану. Эту воду распределили между всеми дайханами. Сам Ильяс-хан поступил, как всегда, мудро. Он собрал свои пожитки и, оставив дом на попечение Курта, ушел через горы в Персию к своим дальним родственникам. Большой караван верблюдов, груженных ханским добром, отправился вместе с нем. Но когда стали перегонять с колодцев громадные ханские стада, люди из города запретили это.
Чары добрался до знакомых мест, когда Ильяс-хан был уже за горами. Шамурад-хана тоже не было.
Долго стоял Чары у старой разваленной мазанки и смотрел на шесть высохших лоз винограда. Потом медленно пошел в крепость и сел на валу… Нет, не ослабевала в нем старая, не знающая пощады ненависть. Окрепшая в тяжких испытаниях, она разрослась в груди и холодным лезвием колола сердце. Скорей умрет он, чем простит врагам кровь своего рода… Терпеливо будет ждать он их возвращения.
На другой день встретил Чары своего друга Тагана. В белом тельпеке и дорогом халате ездил он на чистокровном ахальском коне. Таган рассказал, что недалеко отсюда один из соседних ханов собирает удалых молодцов. Они теперь правят там и делают, что хотят.
— Такая жизнь, как у нас, тебе понравится!.. — сказал Таган. Но Чары отверг его предложение и снова пошел в чабаны.
А события шли своим чередом. На станции громыхали пушки. Далекий гул их долетал до старой крепости и эхом отдавался в горах. В один из жарких летних дней появился в ауле Шамурад-хан в парадном халате поверх гвардейского мундира. С ним было несколько русских офицеров. По станции ходили британские колониальные солдаты в светлых гетрах. Один за другим проходили на восток эшелоны с длинноствольными английскими пушками.
Шамурад-хан послал гонцов по аулам с требованием дать джигитов. В приказе о мобилизации говорилось про «священную войну за свободу». Первое, что сделал Шамурад-хан, — снова отобрал воду и в наказание разорил у Карры-кала больше половины дайханских кибиток. В память о брате Мухамед-хане вырезал он весь род Халлы, бывшего жениха Бибитач. Самого Халлы привязали за руки и ноги к хвостам четырех ахальских коней и стегали их камчами до тех пор, пока они не разорвали Халлы на части.
Целый отряд послал Шамурад-хан для поимки Чары, но, предупрежденный соседями, Чары вовремя ушел с колодцев.
Снова блуждал он в горах, гонимый, как зверь, людьми Шамурад-хана. Ему нельзя было показаться ни и одном из аулов. Как-то поутру выследили, его два родственника ханского счетовода Курта. Целый день гнались они за ним по осыпающимся горным кручам. Под вечер им удалось ранить его в ногу. Забившись в узкую шакалью расщелину, он ждал их приближения. И когда один из них полез было вверх по скале, Чары коротким ударом ножа в шею зарезал его, как барана. Забрав у убитого винтовку, он тут же, в темноте, прострелил голову и другому — глаза чабана привыкают видеть и ночью.
И снова, волоча раненую ногу, ходил он по горам, как одинокий барс, такой же злой, голодный и страшный…
Нога постепенно зажила. Он нашел далеко в горах небольшую пещеру и там устроил себе логово. О нем знал один лишь Таган, который время от времени приезжал в горы и привозил ему лепешки, геок-чай и патроны.
Почти год прожил в горах Чары. Лишь два раза спускался он в аулы. По непреложному закону дайхане принимали его, кормили и высказывали добрые пожелания. Но сам он хорошо знал, что грозит каждому из них, если всесильный Шамурад-хан узнает об этом. А ханские соглядатаи были на каждом шагу.
Снова гром пушек отдавался в горных ущельях. На этот раз эшелоны везли солдат в белых гетрах в обратном направлении. В аулы группами и в одиночку возвращались джигиты, мобилизованные на фронт Шамурад-ханом. Однажды ночью сам он исчез неизвестно куда вместе со своими друзьями, предупредив напоследок, что «священная война» не кончилась. Она только начинается.
Вскоре по мало кому известным тропам пошли через горы караваны. Вместе с терьяком и сушеными финиками везли они новенькие винчестеры, разобранные трехногие пулеметы и тяжелые светло-желтые обоймы, аккуратно уложенные в длинные, наглухо забитые ящики. И запылали непокорные аулы, в страшных мучениях умирали привязанные к конским хвостам дайхане, которые осмелились коснуться ханского добра.
Тогда и выделены были отряды особого назначения для борьбы с басмачами.
Чары спустился с гор… В одном из своих набегов Шамурад-хан окончательно разорил аул возле старой крепости и взорвал водораспределители. Дайхане собрали свой скарб и откочевали: кто в пески, кто в соседние аулы. Полуразрушенные мазанки присыпало песком. Сиротливо торчали из земли обгоревшие колья. Здесь, на развалинах родного аула, еще раз встретился Чары с Таганом. Пока в аулах было безвластье, соседний хан, в отряде которого служил Таган, враждовал с Шамурад-ханом. Они не признавали друг друга. Теперь же, с возвращением красных, он по чьей-то команде из-за гор подчинился Шамурад-хану. Таган сейчас сам командовал басмаческой полусотней у Шамурад-хана.
Но дружба двух джигитов крепче дамасской стали. До Шамурад-хана добраться сейчас Чары невозможно. Единственный путь, который одобрял Таган, — пойти в один из красных отрядов и в стычке взять хана за горло. Он, Таган, поможет ему в этом. Тагану в конце концов нет дела до Шамурад-хана. У него есть свой сердар, которому он будет верен, пока служит у него.
Всю ночь проговорили друзья. Они условились о способах, которыми будут связываться друг с другом, о местах встреч. Наутро Таган ускакал, а Чары принялся ждать очередного набега басмачей и прихода красного отряда. Таган сообщил ему, что уходить от преследования Шамурад-хан будет этой дорогой, мимо Карры-кала, в ущелье…
Чары не представлял себе, что такое красный отряд и как он туда придет. Таган только сказал ему, что там все русские. А охотятся они в первую очередь за Шамурад-ханом и русскими офицерами, что помогают ему.
Чары до сих пор почти не знал русских. Они были для него чужими. Первым русским, с которым свела его близко судьба, был господин пристав. Память об этой встрече осталась у него навсегда. Помнил он хорошо и другого русского — соседа по тюремной камере, бандита-рецидивиста Тришку Шпандыря, как звали его. друзья. Когда в первый раз втолкнули Чары в камеру, жандарм подмигнул Тришке, и тот устроил новичку «крещение с вышибанием под нары».
И вот теперь он должен будет пойти в русский отряд. Но он пойдет и туда, если там проходит ближайший путь к горлу Шамурад-хана! И Чары терпеливо ждал.