— У меня арбалет и сабля, — ответил Георгий, показав рукой на свои, сложенные неподалёку, вещи. Альберт же, вместо ответа отрицательно покачал головой.
— Это уже хорошо, — сказал Карасорм. — С оружием сейчас плохо. Ваахские кузнецы последние три дня работали на износ, но, похоже, клинков всё равно на всех не хватит. Но, может быть, вы и сумеете разжиться мечом, — добавил воин, обращаясь к Альберту. — На этом всё. Идите к Берхенской улице.
Карасорм развернулся на каблуках и отправился к другой группе рабочих, которые уже обсуждали между собой — что делать дальше, и, видимо уже собрались искать того, кто дал бы им необходимые указания.
Георгий и Альберт отдали лопаты подбежавшему к ним человеку, которому было поручено собирать инструменты у строителей, после чего направились к своему временному «лагерю», где и были сложены их вещи. Какой-то человек, по всем признакам — ваахец, уже прикатил свою тачку для того, чтобы убрать теперь мешавшийся под ногами многочисленных солдат, нехитрый скарб друзей.
Альберт остановил его и тот обрадовался тому, что хозяева поклажи нашлись (кому охота отвечать за чужие вещи?), и немедленно умчался со своей тачкой к следующей груде предметов, оставленных строителями.
«Видимо, ему поручено очистить пристань от хлама», — догадался Георгий и шутливо сказал Альберту:
— Хорошая у них организация труда, правда?
— Не то, что у нас, в России, — откликнулся Альберт, закидывая на плечо свою, наполовину опустевшую за время странствий, сумку. — И ещё один большой «плюс» — воров нет. Им здесь отрубают руки — мне доктор Кристис рассказывал.
Георгий подумал о том, что если бы в России всем ворам отрубали руки, то кто бы стал кормить появившиеся полчища инвалидов?
Из толпы солдат к друзьям вскоре «пробился» и Александр Григорьевич.
— Вас куда направили? — сразу же спросил он.
— В резерв, — ответил Георгий. — А наш долговязый друг — Кронгрус уже записан в первые ряды воинов.
— Меня тоже направили в резерв. Значит, будем вместе, — «холодным» голосом произнёс Забредягин.
— Александр Григорьевич, вы не видели Ниру с Луканом? — с надеждой спросил Альберт.
— Нет, они мне не встречались, — покачал головой Забредягин. — Разве в этой суете можно кого-то отыскать? Я и вас-то еле-еле нашёл! Я вижу, вы уже готовы? Тогда пошли!
Все трое, с трудом пробившись сквозь толпу людей, направились к Берхенской улице, расположение которой из всех троих знал только один Забредягин. Он, в последние дни часто отлучался куда-то по ночам. Оказывается, в то время как Альберт и Георгий спали, неутомимый учёный вел долгие разговоры с ваахцами у костров. Его любопытство исследователя не знало границ, он хотел знать о мазергалийцах как можно больше и даже осознание того, что ему вскоре вновь придётся вернуться в Россию, не останавливало Александра Григорьевича, а, скорее, наоборот, нехватка времени и заставляла его собирать как можно больше информации об этом мире.
К указанной Карасормом улице, начинавшейся у подножия Южной башни, все трое вышли довольно быстро, причём Георгий, пробиваясь сквозь толпу солдат, чуть не попал под лошадь, на которой восседал сам командующий королевской армией — Сын короля Аллоклия — Ахандр, о котором Хери когда-то, со всей присущей ему язвительностью сказал Кохабару, что «сын короля — непревзойдённый полководец».
«Так никогда не вернешься в Россию, — подумал Георгий, глядя снизу вверх на широкоплечего статного всадника, который, в свою очередь удостоил его взглядом, полным презрения. — Если меня не убьют на этой войне, то уж точно затопчут эти ваахцы, которым абсолютно наплевать — откуда ты прибыл!».
Родной городок N представлялся в этот момент Георгию недостижимым раем. Он уже дал себе слово — никогда впредь не проклинать этот городишко ни в словах, ни в мыслях за его серое, унылое существование.
Георгию совсем не хотелось ввязываться в Мазергале в какие бы то ни было войны, он откровенно скучал по тихой спокойной жизни, которую он вёл у себя на родине, но высказать вслух такие мысли просто не имел права, и причиной тому был Альберт, который в этом случае уж точно потерял бы к Георгию всякое уважение, на котором, в сущности, и держится настоящая дружба.
Берхенская улица, прямая, словно натянутая струна, пролегала вдоль южной стены Вааха, образованная плотным стройным рядом высоких домов и гладкой крепостной стеной, не являлась улицей, в полном смысле этого слова. Стены домов, выходившие на неё, были абсолютно глухими, ни одной двери, ни одного окна, и, таким образом, они образовывали как бы вторую, дополнительную стену, которая и явилась бы преградой врагу, своего рода ловушкой, если бы тому удалось пересечь первую, основную стену.