Кого другого в подобной ситуации двадцатипятилетний лейтенант Кожевин, стоявший сейчас в раздумьях перед дверью, может и пожалел бы, чего далеко ходить — его самого в первый день на борту мутило, но в отношении к Махоркину сочувствие буксовало, а в глубине души лейтенант искренне надеялся, что самым отчаянным спорщикам удастся сорвать куш. Впрочем, за месяц, прошедший с представления Павла Михайловича, комвзвода успел убедиться — столь редкостное гуано выживет в любых обстоятельствах, только злее станет. За короткое время совместной службы Махоркин засел в печенках у всей части от рядовых до командования, и лишь крыша от Особого отделения спасала пока свеженазначенного офицера от темной. Тем неприятнее становилась миссия лейтенанта — к непосредственному свидетелю своей слабости у контрика наверняка сложится предвзятое отношение.
Под нескончаемые страданья — и чем его рвет, болезного, третий день подряд? — Кожевин нервно поправил складки полевой формы — не хватало еще снова получить втык за неуставной вид!
— Лёня, на пару слов.
Кулак, занесенный для стука, так и не коснулся тонкой преграды.
— Да, Владимир Сергеевич?
— У меня! — командир недовольно дернул желваком, скрываясь в темном коридоре.
Еще раз посмотрев на дверь и прислушавшись к новому раунду проклятий за плохо изолированной переборкой, комвзвода вздохнул — оттягивать неизбежное не стоило, но и не повиноваться приказу вышестоящего командира и тестя тоже было чревато.
— Лёня, почему я узнаю о ЧП не от тебя, а от капитана судна?
— Виноват, господин полковник!
— Леонид, мы сейчас не на плацу!
— Владимир Сергеевич! Согласно инструкции…
— Лёнь, не ори, сбавь обороты!
— Но!..
— Сбавь! Инструкции я знаю не хуже тебя. И будь с нами Степан Евгеньевич — подписался бы под каждым словом. Но с этим! — полковник взглядом поискал — куда бы сплюнуть, не нашел и только махнул рукой.
— Владимир Сергеевич! — даже во внеслужебной обстановке называть командира «папой», как требовала жена, у молодого лейтенанта язык не поворачивался, так что обращение по имени-отчеству было максимально свободным. Тесть тоже не рвался панибратствовать с зятем, но и заставлять того постоянно «полковничать», как требовал устав, породнившись, стало глупо, поэтому наедине они предпочитали менее формальный стиль общения.
— Лёня! Я навел тихонько справки: там, — выразительный взгляд на потолок, — этого списали. Вчистую. Обратно из командировки его не ждут. Мне даже намекнули, что можно этому делу немного поспособствовать. Вот так-то! — многозначительно кивнул он скорее своим мыслям, чем собеседнику, — Сильно рыться и расследовать не будут. Лёнь, только учти! Я тебе это говорю как родственнику, болтать об этом…
Предупреждение было излишним, в чем Кожевин поспешил заверить тестя:
— Владимир Сергеевич! Совсем за дурака-то меня не держите!
— Лёня! Не держал и не держу, только тема у нас с тобой скользкая… Беда в том, что и Пашонка не дурак, — за минувший месяц Леонид слышал много вариаций переиначивания что имени, что фамилии контрика, но, пожалуй, эта, придуманная командиром, наиболее точно выражала все оттенки отношения к особисту. Вот что значит опыт! — Тварь, гавно, но не дурак. Ему сейчас любая зацепка нужна, чтобы на большую землю вернуться. За любую мелочь схватится и в громкое дело раскрутит. С Минакеевым и его расп…долбайским экипажем ты, конечно, подставился. Одно радует: за такое дальше пустыни послать не могут, а мы и так туда направляемся. А с зайцем этим он столько накрутить может!
— А может и ну его? Особый отдел тоже хорош — спихнули нам дерьмо и рады! Еще и намеки всякие делают! Махоркин, конечно, сволочь, пуля по нему плачет, но мараться об такое?.. Пусть зайца забирает и валит! Нам же легче дышать будет. А там пусть с ним свои, как хотят, так и разбираются!
— Эх, Лёня-Лёня!.. — вздохнул полковник, — Где мои двадцать пять и розовые очки?.. Это с Минакеевым мы легко отделались, докладную удачно генерал Олейников перехватил, и все равно эта история нам еще аукнуться где-нибудь может. Мне Григорий Саныч отдельные выдержки зачитал, так там и вредительство, и саботаж, и даже диверсия приплетена!
— Вот, сука! На его же глазах всё произошло! — не удержался от восклицания младший родич.