- Твоя воля…
- Тетушка! – вспомнила Ульяна. – А чего он так сиял, когда из вашей комнаты вернулся? Что он там увидел?
- Деньги он там украл, - хмыкнула она. – Из шкатулки.
- Но как же… Он же опять кого-то из слуг обвинит в краже!
- Не обвинит. Я пропажу не замечу, - успокоила Ульяну тетушка. – Считай, он взятку получил. Там немного было. Притихнет на какое-то время. Ты на порку смотреть пойдешь?
- А надо? – испугалась Ульяна.
- Надо бы. Если Георгий велит продолжать, некому его остановить будет.
- Тогда… пойду, - кивнула она. – Тетушка, нюхательную соль… не одолжите?
Глава двадцать четвертая, в которой герой на собственной шкуре познает "прелести" крепостного права
«Старшов, ты идиот?!» - звучало в голове, причем голосом Янки, что осталась в заснеженной Москве.
«Сам в шоке», - соглашался с ней Егор.
Да какое ему дело до этих крепостных?! И до Василя в частности. Тут свою шкуру сберечь бы!
Но, как оказалось, чужое благополучие важнее. Егор, родившись в другое время и в другом статусе, чувствовал ответственность за людей, над которыми был поставлен. И точка.
А, может, все гораздо проще? Ему действительно жаль перепуганного мальчишку. Егор перед ним виноват: разбойники, нанятые Жоржем, могли и убить бедолагу. А еще… Василь не бросил Егора на московской улице, когда его накрыло приступом безумия. Так что и долг надо бы вернуть, да.
И все же в голове не укладывалось, как он мог выпросить для себя наказание. Да еще какое! Порку розгами!
Докатился…
Добравшись до конюшни, Егор понял, что совершенно не соображает, что нужно делать. При нем в Стожарах крепостных розгами не наказывали. Чисто теоретически Егор знал, к кому обратиться. Когда знакомился с теми, кто жил и трудился в усадьбе, его так и представили: «Старший конюх Михайло. Он и по наказаниям тут главный».
Не к месту вспомнилось, как дедушка рассказывал, почему крестьян пороли на конюшне: места много, вожжи и ремни всякие под рукой, да конюхи, как правило, мужики сильные. К тому же унизительный фактор никто не отменял. Не в доме же господском холопа пороть! А ближе к скотине. В некоторых усадьбах еще и столбы позорные имелись, и пороли во дворе, публично.
Егору сильно поплохело.
- Егор Лексеич! – К нему кинулся Михайло. Тот самый. – Так споймали-от лошадку! Целехонька!
- Замечательно, - едва смог вымолвить Егор. – Осмотри ее позже. Найди причину, отчего понесла.
- Так отчего позже? Можно и сейчас, - ответил Михайло. – Да и вы хотели поучаствовать.
«Я поучаствую. Только в другом представлении», - мелькнуло в голове у Егора.
- Сейчас розги готовь, - произнес Егор, не узнавая собственного голоса.
- Вот как… - Михайло почесал в затылке, но тут же спохватился. – Слушаюсь, Егор Лексеич. А кого… пороть-то? Нечто Сеньку, что лошадку седлал? Так, может, ее тварь какая укусила…
- Меня, - перебил его Егор.
- Эк!
Михайло выпучил глаза.
- Ульяна Дмитриевна приказали, - добавил Егор.
Михайло размашисто перекрестился и полез за бочку, что стояла в углу конюшни. Похоже, там, в ведре, он хранил розги.
«В соляном растворе», - добавило Егорово подсознание голосом дедули.
- Дык, это… Егор Лексеич… Кхе-кхе! – прокашлялся Михайло. – Раздевайтесь, коли не шутите.
- Чего копаетесь? Лясы точите? – На конюшню вихрем ворвался Жорж. – Где лавка? Где ремни?
Егор с ужасом понял, что пороть его будут при этом сукином сыне.
- Увижу, что руку сдерживаешь, самолично вожжами выдеру, - заявил Жорж, обращаясь к Михаилу.
Тот исподлобья взглянул на Егора.
- Делай, как положено, - тихо сказал он. – Меня жалеть не надо. Только деревяшку какую или тряпку в зубы дай. Меня, видишь ли… с детства не пороли.
Егор хотел признаться, что «никогда», да вовремя вспомнил, что такого просто быть не могло.
Михайло понятливо кивнул. Егор обнажился до пояса и вытянулся на лавке. Странно, но страх отступил. Не иначе, как на адреналине.
«Надо, значит, надо».
Других работников Михайло разогнал, велев заняться лошадьми. Жорж маячил где-то позади.
«Ничего, вытерплю».
- Ульяна? А ты зачем пришла, душа моя? – удивленно спросил Жорж. – Я же сказал, что сам за всем прослежу.
- Нет уж, - твердо ответила ему Ульяна. – Это мой человек.
Егор похолодел. К такому он точно не был готов! Терпеть боль и унижение… в присутствии женщины? Да еще так похожей на Янку!
«А это тебе за то, как унизил ее…» - шепнуло подсознание.
На спину упали брызги с мокрых розог. Егор вздрогнул всем телом, стиснул зубы и крепко зажмурился.
К стыду своему, сознание Егор потерял, сбившись со счета ударе на сороковом. Очнулся, когда Михайло вылил на него ведро ледяной воды. Он же распутал узлы на ремнях и помог подняться.
- Дойдешь сам, аль проводить? – сердито поинтересовался он.
- Сам… - Егор отказался от помощи, чтобы не выглядеть еще более жалким.
Он и рубаху накинул, морщась от боли. Спину жгло огнем.
- Я хоть… не орал? – спросил он у Михаила.
- Не… - Тот отрицательно качнул головой. – Сомлел, и все. Барыня кричали, да так страшно, что барин ее в дом увели. Силой, правда.
Час от часу не легче!
- Займись лошадкой, - напомнил Егор. – Доложи потом, что узнал.
- Егор Лексеич, вы это… зла не держите… - пробормотал Михайло, опустив голову.
- Да иди ты! – отмахнулся Егор. – Мы с тобой в одной упряжке. Подневольные.
- Да то ж верно, - согласился Михайло.
Силы свои Егор явно переоценил, однако до комнаты добрался, изображая твердую походку. За Ульяну беспокойно было. Коли не привычна к такому зрелищу, отчего в конюшню пришла? Не могла же онавсерьез переживатьза какого-то там холопа?
Растянувшись на кровати, Егор пожалел, что под рукой нет анальгина или чего покрепче. Может, кого из дворовых попросить самогоном разжиться? Забыться бы хоть ненадолго…
- Егор Алексеевич…
В дверь поскреблись, и в комнату проник Василь. Нос красный, глаза опухшие.
- Интересно получается… - Егор не удержался от язвительного замечания. – Пороли меня, а ревел ты. Не стыдно сопли на кулак наматывать? Не младенец же.
- Стыдно, - кивнул Василь и хлюпнул носом. – Простите меня, Егор Алек…
- Цыц! – прикрикнул на него Егор. – Если за этим пришел, поди вон.
- Не, я принес тут… - Василь развязал на столе узелок, что до этого держал в руке. – Промыть и смазать.
- И откуда такая благодать?
Не то чтобы Егор сильно разбирался в травах, но надеялся, что не угробить его хотят.
- Софья дала.
- Софья?!
Егор напрягся. Эта и яду могла подсыпать в снадобья, воспользовавшись удобным случаем.
- Да. Она сестра моя… старшая…
Егор застонал, сгребая под голову подушку.
- Ладно. Помру – это будет на твоей совести, - сказал он.
- Да что вы такое говорите! – возмутился Василь.
Он помог Егору снять рубаху и поцокал языком.
- Что? Все плохо? – спросил Егор.
- Не… Но крови много. Больно будет, Егор Алексеевич.
- Потерплю.
Оказалось, что выполнить обещание… сложно. Егор кусал подушку, но все же стонал, пока Василь обрабатывал просечки каким-то едким отваром. Зато после стало легче, и даже боль отступила.
- Вы куда это? – Василь удержал Егора, когда тот попытался встать. – Лежите.
- Не могу. Дел много.
- Всякому поротому хоть день дают отлежаться, - возразил Василь. – Я Софью попрошу зайти, ей передайте, что срочно сделать нужно.
Егор не удержался, хрюкнул в подушку. Добилась все же своего вредная баба! Ладно, за день, небось, революцию не устроит.
- Она знает, что нужно делать, - ответил он Василю. – Ты вот что… Разузнай потихоньку, через дворовых девок, как там Ульяна Дмитриевна. Слышал я, ей плохо стало.