Касаясь ручки двери, и кровь застывает в венах. Живот наполняется тянущим теплом, и преследует какое-то неправильное чувство.
– Ваш кофе, госпожа лисица!
Резко отдергиваю руку, пугаюсь. У Аверина способность подкрадываться и пугать.
Забираю большую чашку с воздушной пеной и делаю глоток.
Капучино.
Надо же, запомнил, какой кофе люблю.
– Пройдешь? – кивает на чуть приоткрытую дверь спальни.
Кажется, даже по лицу ползут мурашки. Не могу поднять взгляд и посмотреть на Стаса. Я в чужой квартире и хотела проникнуть в святая святых – хозяйскую спальню.
Что я там хотела увидеть? Разбросанные женские вещи и почувствовать аромат сладких духов?
– Пожалуй, нет.
– Почему?
Стас толкает дверь.
Кровать, шкаф, огромная плазма. Обычная комната, где спят.
И на первый взгляд никаких женских следов.
– Миленько, – говорю.
Не знаю, как поступить дальше. Войти и осмотреться или вернуться в гостиную? Аверин не помогает же в этом вопросе. Стоит и выжидает. Как специально.
Спина вся мокрая от такого напряжения.
Часто отпиваю вкусный кофе, хоть как-то занимая руки.
– У тебя нет ни одной фотографии. Ни на стене, ни на тумбочках, – озвучиваю то, что заметила.
Стас хмурится и делает шаг в сторону. По лицу прошлась серая тень. На какой-то миг Аверина стал выглядеть старше своих лет. Какой-то измученный, израненный. Захотелось подойти к нему и обнять.
– Не люблю сентиментальности, – коротко и скупо отвечает.
Расспрашивать дальше смысла нет. Эта тема запретная и вряд ли Стас еще когда-либо приоткроется мне.
– А у меня много фотографий. Я вообще люблю печатные фотографии.
Аверин медленно возвращается в зал, я в таком же темпе бреду сзади.
– И все в розовых рамочках, – язвит.
– Вообще-то, не люблю розовый цвет.
– Уау!
Стас останавливается за метр до зала и перекрывает проход. В коридоре темно, свет доносится только из окон гостиной.
Мне не по себе, атмосфера вокруг нас меняется.
Если бы у меня в чашке была ложка, то мы бы слышали противное позвякивание. Руки не слушаются, в ногах слабость, когда взгляд Аверина останавливается на моем лице.
Приоткрываю губы и втягиваю тугой воздух через рот. Кислород стремительно проникает в кровь и кружит голову.
– Тогда какого цвета твои рамочки? – сухо и хрипло спрашивает.
– Бежевые. И фисташковые.
– Фисташковые? Это какой цвет-то?
– Ну, допустим, зеленый.
Каждое слово прокатывается эхом, но говорю еле-еле.
Стас нависает. Его аромат душит клетки, всасывается через ноздри внутрь тела. Я прижата к стене без возможности шевелиться.
– Зеленый и я люблю.
Звуков почти неслышно, читаю по губам. Шепот бьет про промежности, будто Аверин говорил все громко и четко своим низким голосом.
– Тогда подарю тебе зеленую рамку. Вставишь в нее… что-нибудь.
– Вставлю… – широко улыбается и облизывает губы.
Мажор прижал меня к стене, грудь касается его широкой грудной клетки. Ребра стучат друг об друга, когда мы глубоко дышим.
– Кофе поставь, – почти приказывает.
– Что?
Ухмыляется.
Лицо Стаса так близко, что я вижу, как верхние ресницы слегка подрагивают, когда мажор пробегает взглядом по моим глазам.
– Если не поставишь чашку, кофе прольется. Моя любимая чашка, возможно, разобьется.
– Твоя любимая чашка? Ты налил мне кофе в свою… чашку? – ух… дурно.
Я все еще не верю, что все это со мной происходит.
– Придется кроме рамки еще и чашку покупать. И все для меня, да?
Эгоист и самовлюбленный тип в нем не умрет никогда. Стукнуть бы его, но руки уже увиваются на шее мажора. И просто пропускаю его слова мимо ушей.
Мне, честно говоря, уже не хочется говорить.
Стас сам забирает кофе и ставит его сверху обувницы. Мы же почти в коридоре. До зала так и не дошли.
Потом Аверин возвращается взглядом ко мне и водит им по моему лицу: глаза, кончик носа, подбородок, губы.
Горло от сухости сузилось, стенки слиплись. Вижу нечетко и мутно. А во всем теле щекочущие ощущения.
– Лисица…
– Саша!
Его обращение в эту минуту задевает. Не хочу быть для негоочередной. Я не зайка, даже не лисица, не безымянная девчонка, которая глупо влюбилась в мажора.
Не хочу, чтобы после меня другая девушка приходила к нему домой и проверяла спальню на наличие там забытых женских вещей.
Мажор не отвечает. Дважды мажет взглядом по шее, кожа которой пылает, и целует. Раскрывает губы языком, проникая внутрь, и целует так, как первый раз, в машине.