– Ты стащил мою идею, мажор.
– Ля мажор, – поправляет, указывая на надпись на своей груди.
Сглатываю, подмечая, что раньше она не сидела на нем так облегающе. Или я совсем тронулась умом.
– Гармоничный и мелодичный. Я помню, – сощуриваюсь.
– Примеряй теперь, – невозмутимо кивает на футболку в моей руке и обводит не вполне приличным взглядом.
Его глаза тут же кажутся больше, а цвет глубже.
– Ты смеешься? Я не буду этого делать, – скрещиваю руки на груди, где объемные удары сердца чувствуются по всей клетке.
– Но для тебя-то я сделал.
Крошечный закуток превращается в коробочку с низким потолком без единого окна. Взгляд Аверина, как два лазера, касаются моего тела и оставляют следы. Мне нечем дышать, и я сильней хватаюсь за футболку в моих руках.
– Ну… мы в институте, в коридоре, – издаю нервный смешок. Слабость поднимается от стоп к животу и с каждой секундой только усиливается.
Ноль реакции. Стас склоняет голову набок, не давая шанса на отступление.
Не знаю, что все же хочу услышать: что это была шутка или чтобы я и не думала отказываться.
– И вообще, ты будешь видеть меня голой!
– Я и так видел, – с тихим ворчанием произносит.
– Вот и хватит с тебя.
Мажор не сводит с меня темных глаз, и в груди становится невыносимо тесно. Она с высокой амплитудой совершает движения и пугает своим размахом.
– Я жду, лисица.
Облизываю пересохшие губы и касаюсь пальцами маленьких пуговиц на своей блузке. Из-за синтетической ткани кожа стала влажной.
Расстегиваю, снимаю и отбрасываю куда-то в сторону белую полупрозрачную ткань. Я перед ним в обычном лифчике.
Если бы знала, надела бы кружевной. И тут же от этой мысли бью себя по лбу.
Стас стоит недвижимой статуей и только пугает.
– Снимать? – намекаю на лифчик и демонстративно хватаюсь за застежку на спине.
Шучу.
Его кадык дергается, и я не могу не смотреть на шею, где напряглась каждая жила.
– Нет. Мы в институте, забыла? – темные глаза впиваются в мои, заставляя чувствовать себя долбаной марионеткой.
И я натягиваю подаренную футболку на свое тело.
– Мой размер.
– Я знаю.
Стас подходит, наконец, ко мне и заключает в объятия. Сильно-сильно сжимает, как в клетку заключает, где нет возможности вдохнуть.
Аверин утыкается носом в мою макушку и дышит, руками по спине елозит.
Пошевелиться боюсь и внутри испытываю такое наслаждение, что сердце болезненно сжимается.
– А я смотрю, ты не снимаешь ее... – чуть отстранившись, кладу руки на его грудную клетку, где черной надписью горит «ля мажор».
– Она мне нравится.
– Не брендовая вещь, как бы.
– Да по хрен. Надо будет, перешью бирку.
Прыскаю. Вот дурной-то, а!
– На той бирке изображение лисицы. Так что фиг ты заменишь на какой-нибудь «Босс», – волна жара охватывает конечности и концентрируется в солнечном сплетении от непонятно откуда взявшейся наглости.
Стас цепляет мой подбородок и, никак не комментируя мой выпад, целует. Нежно, осторожно, аккуратно. Пробует. Глаза закрываю от удовольствия, которое он раньше никогда не дарил. Только жадно брал свое.
Теперь все иначе.
– Молодые люди, вы не перепутали место для свиданий, – слышу знакомый голос, и мы с мажором одновременно оборачиваемся.
Кровь застывает, словно меня затащили в морозильную камеру. Дыхание спирает от страха, и я теряю силы. Если бы не Аверин, грохнулась бы декану прямо в ноги.
– Просим прощения, Александр Матвеевич. Больше не повторится, – уверенно отвечает Стас, заводя меня себе за спину.
Поздно.
Декан хмурится и задерживает на мне взгляд своих темно-серых глаз дольше положенного.
Все пропало.
Отец довольно тесно общается с Максимовским, подарки они друг другу на дни рождения дарят, в прошлом месяце успели сходить на последнюю зимнюю рыбалку в этом году.
– Извините, – шепчу одними губами и отворачиваюсь.
Глупо надеяться, что он меня не узнал, но сейчас это было бы лучше всего.
Трель входящего звонка отвлекает нас троих от разглядываний друг друга.
Стас вынимает из заднего кармана телефон, и я чувствую, как напрягается его тело. Мышцы имеют четкую прорисовку, скулы на лице выделяются.
Нервничать начала сильней. Язык прилипает к небу, а горло становится сухим.
Аверин снимает мои руки с себя и отходит. Ранит. Мне так холодно и одиноко в мгновение становится, что все произошедшее ранее видится бредом.
Максимовский переводит взгляд с меня на Стаса и, коротко мне кивнув, уходит. Теперь кажется, что информация, чем именно занимается дочь прокурора Белинского, донесется до отца, не успею и глазом моргнуть.