Ольга оказалась по профессии писхотерапевтом и вполне профессионально могла судить о том, кто мог быть убийцей ее матери из области ее профессиональных интересов. Но о том, что Нина Валерьевна в тот день и особенно в ту ночь могла делать в окрестностях общины и она не имела ни малейшего представления. Соколовский показал ей все фото, сделанные за день, всех членов общины, кто мог показаться ему подозрительным, но Ольга ни в ком из них не узнала пациентов своей матери.
— А вот это уже интересно, — Жека протянул Родионовой два письма, вытащенные им из конвертов. И спросил Ольгу: — А есть среди ее пациентов Андрей.
— Андрей? Не знаю, не помню такого имени, — задумалась женщина.
«Расплатишься за то, что ты со мной сделала. Думала, избавилась от меня? Разберусь и с тобой, и с ней», — процитировал Жека. — Все в таком роде. Подписано «Андрей».
— Я не знаю. Мама ни разу, даже намеком, об этом ничего не говорила…
— Хорошо, — Симоненко рукой сгреб материалы в кучу к себе ближе на край стола и стал сортировать их. — Я изучу материалы. Думаю, Андрей найдется.
— Может быть, и не один, — вздохнула Ольга. — Я бы посоветовала вам съездить в Первую центральную. Может быть, кто-то из коллег в курсе.
— Клинику я беру на себя, — заявил Соколовский.
Катина сумка с вещами стояла посреди комнаты, и Игорь смотрел на нее, размышляя, что это может означать. Неужели Катя ушла из дома?
— Я из дома ушла, — заявила девушка.
Она, не дожидаясь реакции Соколовского, вытащила из кармана смартфон и положила на стол, а сама отошла к стене с фотографиями и материалами. Из смартфона послышался голос Фишера.
«Правда, Аркадий? Ты же расскажешь дочери? В любом случае имей в виду, Аркаша, что теперь она в игре».
Запись остановилась. Соколовский мрачно уставился на смартфон. Помолчав, он наконец сказал.
— Он прав.
— Фишер? — со злостью в голосе спросила Катя.
— Нет, прав твой отец. Тебе надо уехать. И как можно скорее.
— Ты можешь объяснить мне это все? Эти схемы у тебя на стене, стрелки, связи? Я хочу это понять.
— Я живу в этом во всем, — отрицательно качнул головой Игорь. — И не хочу, чтобы на этой стене появилась еще и твоя фотография.
— Да? — резко спросила Катя.
Она развернулась, подошла к столу, размашисто написала на чистом листе слово «Катя», а потом булавкой приколола листок на стене рядом с фотографией своего отца.
— Я уже здесь! Понимаешь? — с вызовом заявила она.
Игорь подошел и хотел обнять ее, но девушка вырвалась.
— Да что вы все! — выкрикнула она. — За меня все решаете! Отец, ты. Как будто я… никто вообще!
Она опустилась на диван и заплакала, размазывая слезы по лицу.
— Я что — пешка? В этой вашей гребаной игре… И для тебя? И для отца…
Сняв со стены листок с ее именем, Игорь подошел к Кате, сел рядом и обнял ее, прижавшись щекой к волосам. Он гладил ее молча и нежно по волосам, по плечам, чувствуя, как девушка немного успокаивается. Потом Игорь уложил Катю на диван, лег рядом, устроив ее голову на своем плече.
— Я уеду. Сейчас встану и уеду, — прижимаясь к нему, сказала тихонько Катя.
— Угу, — поглаживая ее по волосам, отозвался Игорь.
— Да.
— Давай пока сделаем паузу… У меня поживешь…
Доктор Сергеев должен был уехать домой после суточного дежурства в клинике, но узнав, кто приехал с визитом, без лишних разговоров задержался. Соколовский вошел в прохладную ординаторскую, и тут же навстречу ему поднялся из глубокого кресла крупный мужчина с пышной шевелюрой, чуть тронутой сединой.
— Вы, значит, из полиции, — пожимая руку Соколовскому, сказал он сочным басом. — Понимаю, понимаю. И визит вас сюда оправдан. Знаете, товарищ, пойдемте с вами в парк. Тут люди работают, обстановка напряженная, а нам с вами… ведь о другом поговорить надо, да?
В парке клиники было тенисто. Извилистые дорожки с лавками создавали впечатление уюта и душевного комфорта. Соколовский оценил этот хитрый ход ландшафтных дизайнеров. Сам он не очень любил длинные прямые аллеи, которые просматривались из одного конца в другой. На них чувствуешь себя как на подиуме. А здесь было уютно.