Дмитриевский: Не позволяйте же оскорблять.
Жученко: Ты поосторожнее, Санчо…
Собченко: А для чего нам осторожность? Кто это такое придумал! Таких, как Григорьев, нужно без всяких осторожностей выбрасывать. Инструменты пропадают, надо обыскивать коммунаров? Почему? А я предлагаю: что? Пропали инструменты? Обыскивать Григорьева.
Григорьев: Как вы смеете?
Дмитриевский: Это переходит всякие границы.
Жученко: Товарищ Собченко!
Романченко: Ух, жарко…
Собченко: Нет, ты сообрази, Жучок, почему на всех коммунаров можно сказать «вор», устраивать повальные обыски, а на Григорьева нельзя? Мы знаем, кто такие коммунары: комсомольцы и рабфаковцы. А кто такой Григорьев? А мы и не знаем. Говорят, генеральский сын. Так если комсомольца так легко обыскивать можно, так я скажу: сына царского генерала — скорее. А возле Григорьева Белоконь. Откуда он? А черт его знает. Механик. А он долота от зубила не отличает, автомат угробил. Тут уже и товарищу Дмитриевскому ответ давать нужно: почему Белоконь, почему? А Белоконь денщик отца Григорьева. Какой запах, товарищи коммунары? Все.
Григорьев: Откуда это? Кто вам сказал?
Блюм: Это я сказал.
Григорьев: Вы?
Блюм: Я.
Григорьев: Вы знаете моего отца?
Блюм: А как же? Встречались.
Григорьев: Где?
Блюм: Случайно встретились: на погроме, в Житомире…
Дмитриевский: Такие вещи надо доказывать.
Блюм: Это я в Житомире не умел доказывать, а теперь я уже умею, к вашему сведению.
Романченко: Вот огонь, так огонь…
Жученко: Товарищи, не переговаривайтесь. Берите слово.
Зырянский: Слово мое?
Жученко: Твое.
Зырянский: Прямо говорю: Григорьеву дорога в двери. У нас ему делать нечего. Только за женщинами. Ко всем пристает: и уборщицы, и конторщицы, и судомойки, и учительницы, коммунарок только боится.
Ночевная: Чего там? Сегодня и меня приглашал чай пить с конфетами.
Гедзь: Молодец!
Забегай: Ого!
Шведов: Воспитательную работу ведете, товарищ Григорьев?
Синенький: А нам можно?
Жученко: Чего тебе?
Синенький: Нам можно приходить на «чай с конфетами»?
Общий смех.
Жученко: Синенький, уходи отсюда…
Крейцер: Кажется, подлодка затонула…
Романченко: А что он такое сказал?
Воргунов: Просим амнистии.
Жученко: Смотри ты мне!
Григорьев: Я не могу больше здесь находиться. Здесь не только оскорбляют, но и клевещут.
Жученко: Ночевная сказала неправду?
Григорьев: Да.
Общий смех.
Григорьев: Я ухожу, всякому безобразию бывает предел.
Крейцер: Нет, вы останетесь.
Григорьев: Меня здесь оскорбляют.
Крейцер: Ничего, это бывает.
Романченко: Дай же мне слово.
Жученко: И чего ты, Федька, пристаешь?
Романченко: Дай мне слово, тогда увидишь.
Синенький: Зажим самокритики.
Жученко: Ну, говори…
Синенький: Вот: атака подводных лодок.
Жученко: Честное слово, я эти подводные лодки вытащу на берег.
Воргунов: Ныряй скорей…
Романченко: Значит, приходим мы с Ванькой в цех. А еще и сигнала вставать не было.
Забегай: «Кейстон» смазывать?
Романченко: Угу.
Смех.
Романченко: Мы имеем право смазывать наш «шепинг»?
Забегай: А масло краденое.
Романченко: Товарищ председатель, мне мешают говорить, и потом этого… оскорбляют…
Смех.
Жученко: Да говори уже…
Романченко: Ну, вот… Только мы наладились, смотрим — тихонько так Белоконь заходит. Мы скорее за Колькин «самсон-верке» и сидим. Он это подошел к ящику, к твоему, Санчо. Оглянулся так… и давай… раз, раз… открыл и в карман. А потом к Василенку… Тоже. А ключей у него целая связка… Вот и все.
Белоконь: Врет, босяк.
Общий шум.
Собченко: Похоже на правду.
Зырянский: Это да!
Клюкин: Вот где обыск нужно!
Одарюк: Гады какие…
Крейцер: Молодец, Федька. Это, действительно, атака.
Воргунов: Тут целая эскадра может взлететь на воздух.
Синенький: Ого!
Жученко: Говорите по порядку, чего вы все кричите! Клюкину слово.
Клюкин: Мы давно об этом думали, да спасибо подлодкам, в самом деле черта поймали. Теперь все ясно: Белоконь крал и продавал инструменты, а чтобы с себя подозрение снять, подбрасывал кое-кому, вот, например, Вехову ключи.
Голос: Ага, вот, смотри ты…
Жученко: Я предлагаю: немедленно произвести в комнате Белоконя обыск.
Шведов: А мы имеем право?
Жученко: А мы с разрешения Белоконя. Вы же разрешите?
Белоконь: Я определенно не возражаю, но только и вы права такого не имеете. Это, если каждый будет обыскивать… И я протестую против всех оскорблений…
Гедзь: Тогда можно и без разрешения.
Зырянский: Какие еще там разрешения?
Крейцер: Я имею право разрешить обыск. Сейчас же отправьте тройку. Белоконь здесь живет?
Жученко: Здесь. Я предлагаю тройку: товарищ Воргунов, Забегай и Одарюк.
Воргунов: Бросьте, чего выдумали.
Романченко: Дредноут на такое мелкое дело не подходит. Давай я!
Шведов(Воргунову): Вы будете от руководящего состава.
Воргунов: Да ну вас, есть же более молодые…
Жученко: Ну, тогда товарищ Черный. Согласны?
Голоса: Есть. Идет. Добре.
Жученко: Отправляйтесь. Командиром Забегай.
Забегай: Белоконя брать?
Белоконь: Я никуда не пойду. Я решительно протестую.
Синенький: Не трать, кумэ, сылы, та сидай на дно.
Крейцер: Идите, Белоконь, не валяйте дурака.
Четверо вышли.
Жученко: Продолжаем. Слово Шведову.
Шведов: Завтра начинают работать наши посты. Сегодня мы их выделим. Особенно важен пост по снабжению, а то Соломон Маркович часто привозит всякую дрянь.
Блюм: Меня тоже, кажется, начинают оскорблять… Как это — дрянь?
Смех.
Шведов: Привозите…
Блюм: Так надо раньше выяснить в общем и в целом, что такое дрянь.
Шведов: Вальченко на вас очень жалуется. Хотя, правду сказать, и товарищу Вальченко нужно подтянуться. Он слишком много времени уделяет Надежде Николаевне.
Крейцер: Вот тебе раз…
Торская: Я его больше и на порог не пущу.
Вальченко: Собственно говоря, я…
Захаров: Молчите лучше.
Вальченко: Дайте мне слово, Жученко.
Жученко: По личному вопросу?
Вальченко: Нет.
Жученко: Пожалуйста.
Вальченко: Для нас, инженеров нашего завода, не нужно ожидать результатов обыска у Белоконя. Я говорю не только от себя, но и от Воргунова и Трояна, хотя они меня и не уполномочили. Мы всегда были уверены, что не коммунары крадут. У нас нет ни одной точки, на которой мы стояли бы против коммунаров. Развитие нашего завода для нас такое же святое дело, как и для вас. Мы такие же участники социалистического строительства, как и вы. И мы такие же энтузиасты, как и вы. Правда, Петр Петрович?