Унский открыл толстую тетрадь и записал в неё все данные Орлова.
Раненых грузили до самой ночи, после того как все купе и, даже, коридоры были заполнены, поезд направился в Киев.
Рано утром в купе, где находился Орлов, появились две сестры милосердия. В накрахмаленных белоснежных передниках и платках с вышитыми красными крестами. Лица до самых глаз закрыты марлевыми повязками. Одна из них была стройная и высокая, вторая — чуть ниже и покрупнее телом.
— Доброе утро! Как вы себя чувствуете? — обратилась высокая ко всем находившимся в купе.
Выслушав ответы, она тоном приказа сказала Орлову:
— Так, юноша, начнём с вас. Сейчас мы поменяем вам повязки!
— Я не юноша! — вдруг обиделся Павел. — Я подпоручик!
— А что подпоручик не может быть юношей? — искренне рассмеялась высокая сестра милосердия и нагнулась к Павлу.
И в этот миг Орлов увидел её глаза. Это были два глубоких синих озера. Именно синих! Именно глубоких! Он смотрел в них и не мог оторваться.
— Нина Константиновна, — сказала вторая сестра милосердия, я зафиксирую ему левую ногу, а вы попытайтесь снять старый бинт.
— Давайте, Зоя! — согласилась высокая.
Сёстры милосердия принялись перевязывать Орлова. Павел не чувствовал боли, он вообще ничего не чувствовал! Он «утонул» в глазах Нины! Павел внимательно наблюдал за её лицом. В один момент она на мгновение приподняла свою марлевую повязку, и он увидел её красивые чувственные губы и правильной формы носик.
— Господин подпоручик, вам бинты сейчас не давят? Вам не больно? — спрашивала Нина.
Но Орлов её не слышал, он видел только глаза этой женщины.
— Юноша, юноша! Очнитесь! Вам плохо? — смеясь, спросила Нина.
— Нет, спасибо! Мне очень хорошо! — ответил Павел и почувствовал, как его кинуло в жар.
После обеда в купе вошёл генерал Риман.
— Господа, вы счастливые люди, потому что удостоились чести ехать в поезде императрицы Александры Фёдоровны! Она назначила меня начальником этого своего поезда, благословила меня и лично передала мне иконки — её благословение вам. Я их раздам каждому. Господа офицеры, вы должны повесить себе эти маленькие серебряные образки на грудь, хранить их, как зеницу ока. Помните, что у вас благословение матушки-царицы, которая молится за всех вас. Ура, господа!
— Ура! Ура! Ура! — громко закричал Орлов и ещё три офицера, находившиеся с ним в этом купе.
Вечером снова пришла Нина. Поздоровавшись со всеми, она сразу же обратилась к Орлову:
— Господин ПОДПОРУЧИК, давайте измерим вашу температуру!
Слово подпоручик она произнесла медленно, нарочито выделяя каждый слог. Павел снова смотрел в её глаза. Они по-доброму смеялись.
— Давайте! — согласился он.
С этой ночи ему стали сниться её синие бездонные глаза.
Когда поезд прибыл в Киев, в купе вошла Нина:
— Прощайте, господин подпоручик! Желаю вам скорейшего выздоровления! Да, хранит Вас Господь!
— Благодарю вас, Нина! Скажите, пожалуйста, вашу фамилию, — попросил он.
— Петрова, — ответила она, — а зачем вам?
— Я письмо вам напишу.
— Юноша, ну разве можно писать письма замужним женщинам?! Мой муж, полковник, на фронте, а я буду вести переписку с вами? Так не делается, юноша! Напишите лучше своей невесте! — довольно резко объяснила она.
В купе вошли санитары с носилками. Когда Орлова выносили из вагона, он в последний раз увидел её необыкновенные синие, самые красивые глаза на свете.
Глава 2
— А… а… а… а! Мыши… и… и! Летучие мыши! — вдруг истошно закричал Пахомов.
Орлов от неожиданности вздрогнул. Он быстро встал с кровати и бросился зажигать керосиновую лампу.
— Что, красные опять наступают? Где мой револьвер? — кричал спросонья Маковский, шаря рукой под подушкой.
— Филипп, что произошло? — спросил Орлов.
Смотрите, Павел Фёдорович! — Пахомов с ужасом тыкал пальцем в стенку.
— Что такое? Что такое? Воры забрались? — вбежал в комнату с лампой Месса.
— Нет, смотрите на стену, смотрите… — шептал Пахомов.
Хозяин дома поднёс лампу к стене.
— Да это летающие кукарачи! — облегченно вздохнул он. — А я думал, случилось чего…
Орлов и Маковский посмотрели на стену. На ней сидели десятка два крупных тараканов величиной с чайную ложку.
— Да-с, знатные тараканчики. И с крылышками! Никогда таких не видел! — с удивлением отметил Маковский.
— У страха глаза, что плошки, а не видят ни крошки, — произнёс Орлов.