— Ваш номер, сударь? Сколько ударов будете делать?
— Двойка. Играю дважды.
— Делайте ставки, господа, банк богатый.
Посыпались на стол деньги.
— Третий.
— Третий.
— Второй.
— Двойка.
— Игра сделана, ставок больше нет.
Крупье вновь пустил лошадок.
Круг. Еще один. На последнем вырвалась вперед черная лошадка с единицей, написанной на крупе.
— Выиграло заведение, — крупье сгреб ставки в ящик. — Желаете еще? — он посмотрел на Данилова, улыбаясь нагловато-вежливо.
Данилов стянул с пальца перстень.
— Примете?
Из-за спины крупье возник человек, стремительно глянул на перстень, что-то шепнул крупье.
— Примем.
Крупье положил перстень рядом с пачкой денег.
А люди делали ставки, кидали деньги, дышали тяжело и азартно.
— Ваш номер, не спите, юноша! — усмехнулся крупье.
— Двойка.
— Вы фаталист. Ставок больше нет.
Лошади побежали, а серая с двойкой, так приглянувшаяся Данилову, словно услышав и поняв его, бойко взяла с места. И первой прибежала к финишу. Крупье лопаточкой подвинул Ивану перстень и кучу денег.
— Больше не будете играть?
— Нет.
— Заведение желает вам приятно провести время.
Никогда Данилов за свои восемнадцать не держал в руках столько денег.
Да что там не держал. Не видел просто. Он и вынес их в буфетную комом.
— Олежка! — воскликнула Нина. — Золотце! Как я рада.
Данилов бросил деньги на стол, начал складывать.
К Нине подошел вертлявый черный парень в коричневой пиджачной паре:
— Так как же, барышня, не желаете испытать…
Данилов взял его за лацканы:
— Жить не надоело?
— Пусти! — рванулся вертлявый, но рука, державшая его, была не по годам сильной, затрещал пиджак.
Подскочил буфетчик:
— У нас так не принято, господин. У нас тихо все должно быть.
Данилов оттолкнул вертлявого:
— Сделай так, чтобы я тебя искал.
Давясь матерщиной, отошел вертлявый. Сел за столик к своему дружку.
— Ты видишь, Туз, что он со мной делает?
— А ты к чужим марухам не лезь.
Туз ел и пил. Жадно, много, не обращая ни на кого внимания.
— Олежек, — капризно протянула Нина, — возьми ликеру и шоколад домой.
Данилов бросил деньги на стойку:
— Три бутылки «бенедиктина» и две коробки шоколада.
Буфетчик с поклоном начал упаковывать заказанное. Протянул сверток.
— Прошу-с. Ждем-с. Дорогой гость.
Данилов и Нина вышли в прихожую.
А вертлявый вскочил, вбежал в соседнюю комнату, пробрался к крупье.
— Кто это был, Кот? Что за фраер?
— Какой?
— А тот, что банк рванул.
— Из Питера, Сеня, налетчик. Студент кличка. Он на Лиговке ломбард грохнул, трех красноперых замочил.
— У-у, — с ненавистью протянул Сеня, — понаехало залетных. Московским уже авторитета нет.
В комнате у стола сидели четверо, в кожаных тужурках, в фуражках со звездами.
Собан развалился на диване. Сидел тяжелый, сытый, в расстегнутой жилетке. Большое его гладко выбритое по-актерски лицо светилось покоем и добротой.
— Сегодня вечером приедете, — точно и резко, словно командуя перед строем, говорил Копытин. Он стоял спиной к окну, прямой и строгий, как на плацу. — Приезжаете, говорите, что из ЧК, — продолжал он, — берете драгоценности.
— Хозяев глушить? — спросил Семен.
— Нет. Только попугать. Пусть по городу слух пойдет, что ЧК грабит.
Собан захохотал. Встал, большой, плотный, сытый:
— До ночи здесь сидеть будете, наши там смотрят на всякий случай.
Часы в кабинете Манцева пробили пять раз.
Василий Николаевич поднял голову от бумаг, покосился на телефон. Молчит. Он опять углубился в бумаги.
В дверь постучали.
— Войдите.
— Разрешите, Василий Николаевич, — вошел Козлов.
Манцев вскочил, вышел из-за стола.
— Степан Федорович, что так долго? Садитесь.
— Василий Николаевич, Мартынов велел передать, что вроде сегодня.
— Факты?
— Приходил человек из домкома насчет ремонта электричества. Проверили: домком никого не посылал, и человека такого там не знают.
— Он заходил в квартиру?
— Да. Всю обошел, проверял проводку.
— Что еще?
— Несколько раз телефонировали. Хозяин трубку поднимает, а там молчат. К соседке заходили двое. Представились — из милиции.
— Зачем приходили?
— Расспрашивали, нет ли посторонних. Теперь, дворника пытали, что, мол, и как, есть ли чужие, не было ли чекистов.
— Дворник, кажется, вы?