Выбрать главу

— Грубо. Так уже было.

— Подберут бороздки ключа?

— Да-да!

— Нет-нет. Я знаю про шторм и потоп. Хаос породил космос, но породят ли миллионы перекрученных и перемешанных знаков рельеф ключа? И как в этом шторме вычленить голоса эхоматов?

— Они спрячутся в коконах, коконы будут обрастать знаками, знаки будут наматываться на них, и коконы те шёлковыми нитями потянутся сюда и сплетут ими ключ. Директорат хотел сам, без города, глупец. Коллективный глупец.

— А рёнтгеновские лучи-то тогда зачем были нужны? От них хоть кто-то умер к этой ночи? Элиты так и будут продолжать желать ненужное вам.

— Но также они пожелают вы-ыздороветь. Уже желают.

— Как-то… наи-ивно. И потом, мне известно, что умбрэнергия плохо сочетается с X-лучами.

— А, это так, закуска в буфете. Ты всё испытуешь себя сложностью! Городу недостаёт простоты этого желания. От бедняков его достаточно, но кто их слышит?

— То есть и для сущности, что кормится желаниями, не существует никакого равенства? И это-то ты хочешь освободить, а, Бэзи?

— Их желания часты, бывают переливчаты, но всё же блекнут, сменяются иными.

— Пф. Homo bulla est[59].

— Не-ет, не пузырь. Не важна форма. Разве только наблюдателю извне, не нам. Человек — грязный поток. Множество потоков. В общей мути уже не рассмотреть. Слишком всё бурлит и наплывает, не знает русла.

— Если только не подчинить одному. Чему-то безусловно инстинктивному, мобилизирующему ресурсы.

— Да. Иначе… Это как привыкание к лекарству. Как зависимость от лауданума. И… ты знаешь про сущность! А, ну да, ну да, догадываюсь, кто тут насплетничал.

— Знаю про дуумвират сущности и тела-скриптора. И знаю, что они подхлёстывают город. Но они же и пишут историю всех дефектов и неисправностей в работе мегамашинерии. Но невозможно улучшить машину, не ведающую поломок.

— О-хо-хо-хо!

— Директорат хоть как-то пытается привести триаду урбматерии — тела-скриптора — умбрэнергии к балансу. А вы добиваетесь подчинения людей сущности из прошлого, убаюканной видениями будущего. Пробудите вы её — и что случится, когда она поймёт, что то были лишь сказки?

— Пробудим? Кто сказал? Ты не понял. Не понял! И Директорат не понял. А вот Игнациус узрел!

— Да, когда его утянуло неизвестно куда. И вот этого не понимаю: тело-скриптор оперирует только случившимся и желаемым, но не точным и предопределённым будущим. Или мне о чём-то забыли рассказать? Как он устраивает эти игры с темпоральным перемещением? Дай угадаю: иной порядок времени?

— Да-да! Неделимый, бесконечный как мгновение. И хороший, и плохой. Но плохой мёртво вопит из глубины! Вопит, зовёт, поёт… Зовёт и Игнациуса, но тот борется. Он хочет, чтобы больше никого не звал.

— Так избавление от проклятья это… Он хочет убить сущность? Но добраться до неё мешает преграда? А тот зов — попытка открыть замок изнутри?

— Ты прозреваешь, но как котёнок. То половина ключа!

— А-ах, к которой эхоматы подберут гармоничную вторую, очищенную от избыточного. Под твоим наставляющим гласом.

— Да-да! Буду дирижёром их оратории. В прошлой жизни у меня это получалось, как ни у кого другого! Вот, вот, смотри, смотри: у меня на горле и в маске! Особый дар Игнациуса!

— Будоражит. И, стало быть, внешняя половина ключа защищает себя сама, не даёт себя обнаружить и выкристаллизовать из общего месива, изменяясь каждый миг.

— Эх-кхех.

— Но знаешь, что я усвоил об умбрэнергии? Эмпат не может повелевать ей в другом городе, и это ограничение наверняка непреодолимо даже в ином порядке времени. А значит, процесс управления эхоматами чисто механический. Воспроизводимый. Просто подтверждения очевидного ради: ты же ведь откажешься пойти против Игнациуса?

— Да. И… А разве ты пойдёшь? Ты ведь начал понимать!

— Точно. Всё хорошо. Тебе больше нет нужды печься… хм-м, прости, то есть страдать о благе других. Прощай.

— Поломанная игрушка, поломанная…

Павшим революционным стягом кровь покрыла полотно метрополитена. Тело Бэзи обмякло и приняло позу, более расслабленную, но всё же напоминавшую «Смерть Марата» Давида, только края ванны заменили рельсы; на обезображенном лице было то же выражение. Оставалось последнее. Мартин отогнул лезвие на «апаше» и провёл резекцию голосового модулятора — куска металла, торчавшего из горла Бэзи вместо адамова яблока, тщательно обтёр его, но освещённости было недостаточно, чтобы рассмотреть детали, да и заняться этим предстояло уже не ему. Наконец он покинул тело и пошёл к Селестине. Та, прикрывавшая рот ладонью, при первых его шагах, кажется, отшатнулась и не отводила от него широко раскрытых глаз. «Скольких она сама сегодня убила? Что не так?»

вернуться

59

Человек есть [мыльный] пузырь (лат.).