— Всё-таки реванш? — уловил он мысль Селестины. — Не все сгинули той ночью?
— Ну, кого-то мы и через неделю изловили. Думали, что последних. Возможно, какой-то план отложенного действия. Как те рёнтгеновские лампы.
— Или выход на бис. Не вспомню, есть ли миф о труппе-призраке.
— Мне надо в штаб.
— Нам. И лучше бы сначала осмотреть территорию вокруг Директората.
— Мы оба знаем, что он один, — отрезала Селестина возвращавшему контроль над координацией Мартину уже по перемещении.
Что-то определённо случилось. Она хотела появиться в спальном крыле, где думала найти Сёриз, но попала в храм коммуникаций. Удивительно пустовавший. Тихий. Тёмный. Не подогреваемый машинами. Мартин невольно указал на потолок, о чём, идиот, сразу же пожалел, этого Селестине лучше было не видеть. Там, в трубках, кабелях и проводах, переплетённых двудольным графом кирхерианской диаграммы познаваемого космоса, что-то было. Что-то — оставшееся от тел флю-мируистов и других штабных работников. Что-то — разорванное, намотанное и перевитое; ещё рефлекторно дёргавшееся, как в дурном подобии опыта Гальвани, — должно быть, от редких, осиротевших адресатом импульсов в электрических сетях. Селестине было плохо. Мартин оттащил её и усадил. И тут же заметил какое-то движение под соседним столом. Наставил «апаш» и приказал выйти.
— Ладно-ладно, только тише вы… Селестина?
— Саржа! А ты кого ожидал увидеть?
— Не узнал ваши голоса. Но ожидал Сёриз. Она ушла на поиски тех, кого Игнациус мог пропустить. Кого не тронул.
— Я не понимаю, Саржа.
— Без пятнадцати пять отказали абсолютно все коммуникации, в них прекратилось всякое движение, они застыли, как незапитанные. А через десять минут, когда по авралу были подняты все, он обрушился на Директорат как смерч. Восточное крыло, потом западное, потом южное… Он проходил — не оставалось никого. Забирал всех. Кто пытался оказать сопротивление — ну, вы видели.
— Что значит «забирал»? И почём знаешь, что было в других помещениях, если «забирал всех»? И почему он тебя оставил?
— Просто касался кого-нибудь рукой — покровительственно так, пользовался ростом и клал руку на темя, — и те пропадали, как если бы перемещались, вот только он сам при этом оставался. Можно догадаться, что не вышвыривал их из штаба, куда подальше, а собирал в каком-то месте, одному ему ведомом. А знаю об остальном, поскольку в момент его появления был с Сёриз. Когда всё началось, мы ещё были в западном крыле, выпроваживали последних посетителей, которые не понимали более мягких намёков, что часы приёма истекли. И кто же это был? Миноры! Из тех, что ещё как-то ориентируются на закон. Надумали учредить орган совместной защиты. Наглость. Мы — их орган защиты. Неблагодарные. И теперь послали к нам представителей, чтобы допытаться о судьбе задержанных по подозрению в, э-э, анархитекторской деятельности. На то похоже, они, как это ни парадоксально, совсем не чувствуют момент. Нет, вы представляете?
— Ты отвлёкся.
— Д-да. Итак, за последним едва успела закрыться дверь, когда он объявился и начал сеять смерть и пустоту. Сёриз сообразила, что нужно не биться, а убегать. Она переместилась со мной в южное крыло, мы попытались предупредить остальных, но они не поняли очень чёткую и простую команду: «Бегите из Директората, живо!» Не успели. Нас тоже чуть не изловили. Вернее, чуть не уничтожили. Не знаю: не то благодарить Сёриз за то, что приняла удар на себя, не то ругать за то, что вообще попыталась контратаковать и затормозить продвижение, обвалив перекрытия. Нам оставалось только двигаться в восточное крыло. Там… В каптажной умбрмашинерии всё уже было кончено. Возможно, поэтому с восточного крыла и начал. Если кто и остался, кроме нас, успел затаиться, то Сёриз вернётся с ними с минуты на минуту. Какой-то полуорганизованный бой преторианцы попытались дать только здесь, у приёмной. Мы уже не могли им помочь. Никому. А он… Он за медными дверями.
— Что, он в кабинете папá? И там остаётся?
— Да. И живы оба. Я не понимаю.
— Вот и я не понимаю, как жива осталась, — тихо подошла к ним Сёриз, которую Селестина крепко обняла, а сделав это, увидела, что костюм на спине был исполосован и обожжён. — Я в порядке. Встретила по пути пару сбежавших из камер людей Бэзи, но, как выразился бы Мартин, vae victis[64].
— У фразы не вполне однозначная история, — начал было в привычной манере, но осёкся. — Однако я безоговорочно рад исходу. И всё же этот след на платье…