Во всём этом были свои извращённые стиль и таинство, — но приняли бы подобную визуализацию древние боги? Даже с учётом того, сколь неординарными вещами занималась контора. Это пространство словно предназначалось для того, чтобы у проходящего сквозь него оставались в голове только факты, свидетельства и доказательства, невзирая на их природу — но никаких эмоций, чувств и иных накладывающих свой отпечаток на информацию аффектов.
— Я не рановато для аудиенции?
— Как насчёт свериться с хронометром… Нет? Ой, так, стало быть, это правда, — с уколом заметил Селестине секретарь, также сидевший в закутке, но отличавшийся от остальных тем, что его стол и шкафы были повёрнуты на девяносто градусов, и располагавший помимо обычных аппаратов собственным телефонным коммутатором.
— Надо же, Саржа способен не только утомлять косноязычием распоряжений, но и злорадствовать.
— Я делаю тебе одолжение, затягивая этот разговор, — осклабился он, не отвлекаясь от манипуляций со штекерами и контактами со скоростью паучьего набора конечностей.
— Ага, значит, я пришла раньше срока.
— И уйдёшь тоже. Безвозвратно. Впрочем, я не знаю, как у нас с увольнениями. На моей памяти ещё ни одного не было.
— Как так, даже инструкций на сей счёт не предусмотрено?
— Наверняка есть. А если нет, но понадобятся, меня же и попросят их написать.
— В смысле — прикажут?
— Я снова забыл, на какой помойке тебя подобрали, и зачем взяли на воспитание, потому как на манерах явственно продолжает сказываться гнилое происхождение. В вашей большой бандитской семье с неустановленным родством, может, и принято соперничать и погибать в драках за мелочное господство, но я был воспитан на признании иерархии и порядка. Не выйдет спора.
— Угу-угу. Аж напыщенно-длинных фраз отслюнявил, как купюр из кармана. Воспитан — да в том же приюте, что и я, позволю тебе напомнить. И, похоже, когда образование продолжилось в Директорате, из мальчиков совершенно не готовили лидеров, не говоря уже о преемниках. Не находим ли мы здесь, многоуважаемый господин, цивилизованное проявление животного патриархального эгоцентричного доминирования? — Тут она облокотилась о стол и вкрадчиво спросила: — Слушай, из-за этого сплошного стола не видно, но на тебе сейчас случайно не кюлот-курт?
— И, пока никто не видит, уплетаю леденцы. — Выдохнул он и наконец-то дал рукам отдых. — Попробую втолковать тебе ещё раз, несмотря на все наши разговоры за эти годы: я и так, и так не существовал бы для этого мира. Я уже давно понял, что, по сути, я никто и ничто. Ко мне никогда не придёт ощущение самодостаточности. Так что меня устраивает, если я растворяюсь во всех этих трубках, проводах, лентах и бумагах, даже дополняюсь ими, во благо какой-то важной цели. А если повезёт, то моё имя сохранится для последующих поколений на каждом из бланков, что я подписывал. А уж какой я был по характеру — это додумает история, найдись определённый спрос на мой типаж.
Он замолчал, зарываясь в пену рутины, она не решалась ему ответить. «Проклятый храм коммуникаций», — подумала она. Заминку разрешил вспыхнувший на его рабочем столе огонёк — оба знали, по какому поводу, а потому своё сообщение прекратили обоюдным кивком. ТЧК. Ей надлежало проследовать за медные двери, декорированные морской растительностью и зеленеющие окисью.