========== Глава 1. Темница ==========
В обрывочных снах, походивших на кратковременную потерю сознания, представали вольные пространства, заполненные пыльными дорогами, бескрайними полями, рваной кромкой леса или гладью реки, крышами и шпилями шумных городов, которых немало повидала она в вечных странствиях с табором. Потрескивали поленья в костре, старая цыганка, заменившая ей мать, вполголоса напевала старинную испанскую балладу. Сны, всегда наполненные светом и звуками, исчезали в небытие, оставляя невообразимую тоску. При пробуждении узницу вновь обступала кромешная тьма, едва-едва разбавляемая слабым лучом, падавшим из зарешёченного люка под самым потолком. Эсмеральда потеряла счёт времени, ей казалось, что она давно уже умерла и о ней забыли, навек замуровав в тесный каменный мешок. Она, выросшая на приволье, с трудом привыкшая к зловонию узких городских улиц, задыхалась в мрачной подземной камере, куда её бросили в ожидании казни. Иногда её заледеневших ног касалось что-то живое, заставляя вздрагивать от неожиданности и омерзения. Они нападут в темноте целым полчищем и сожрут — крысы пугали цыганку сильней виселицы.
Совсем недавно Эсмеральда плясала, пела песни, слов которых не понимала, дарила и принимала любовь, грезила о счастье — всё осталось там, где нет ни пыточных каморок, ни судей, ни холодных узилищ, а сейчас она ослепла, оглохла, лишённая связи с внешним миром. Два раза в день со скрипом приоткрывался люк, пропуская пучок света из тюремного коридора, чья-то рука ставила на верхнюю ступеньку лестницы кружку воды и краюху хлеба. Цыганка ощупью взбиралась наверх и принималась за скудную трапезу, не чувствуя ни жажды, ни голода, только инстинктивно поддерживая гаснущие силы. Приход тюремщика остался единственным свидетельством того, что мир за стенами Дворца правосудия и подземельями Турнеля не перестал существовать.
Узница то впадала в апатию, то, понукаемая жаждой жизни, бродила, натыкаясь на осклизлые стены, лихорадочно изыскивая помутневшим рассудком способы освобождения. Обессилев, несчастная падала на охапку гнилой соломы, служившей ей постелью, царапала горло и грудь, силясь ногтями разодрать грудную клетку, чтобы впустить в неё немного воздуха. Гнетущую тишину нарушал лишь звон капель, падавших с потолка в скопившуюся на полу лужицу. Эсмеральда слушала, пока звук этот не становился невыносимым, заставляя снова метаться по темнице в припадке отчаяния. То ей безумно хотелось жить, выбраться отсюда, вздохнуть свободно, увидеть солнце, то вдруг одолевало безразличие, когда скорая смерть виделась избавлением.
— За что? Дева Мария, за что?!
Эсмеральда не знала, день теперь или ночь, сколько миновало времени после суда. Цыганка досадовала на себя за то, что упустила последнюю возможность спастись, что так легко сломалась под пыткой. Будь у неё хоть капля мужества, сам дьявол не заставил бы её сознаться в том, чего она не совершала! В детской самонадеянности она не понимала: палачи превратили бы её тело в кровавое месиво, но всё равно выбили то, что жаждали услышать. Несокрушимые застенки превращали в жалких существ сильных мира сего, оставались бесстрастными к доводам учёных мужей. Что могла им противопоставить неграмотная цыганка? Её попросту смело, растёрло, как зёрнышко между жерновами.
О Фебе девушка почти не вспоминала, после всех перенесённых страданий и переживаний его смерть совсем не трогала сердца узницы. К тому же капитан королевских стрелков мало значил для неё — Эсмеральда теперь корила себя за бездумную связь с ним. За пустую влюблённость, которая скоро сошла бы на нет сама по себе, ей надлежит расплачиваться своей свободой, своей жизнью. В исступлении цыганка падала на колени, молитвенно сложив руки, как научил её добрый священник из собора Парижской Богоматери:
— Пресвятая Дева Мария! Ты всё видишь, всё ведаешь! На мне нет вины. Да, я не люблю и не любила того человека, но пошла за ним по доброй воле. К чему мне убивать его?! Ты знаешь, что меня оговорили, под пыткой добыли признание! Я не хочу умирать за преступление, которого не совершала! Помоги мне! Неужели Ты позволишь погибнуть невиновной? Неужели настоящий злодей останется ходить по земле? Пресвятая Дева, помоги мне изобличить убийцу Феба!
Язычница, она успела уверовать в могущество Богоматери, в Её всеобъемлющую любовь к людям, и теперь возносила жаркие молитвы, только в вышних силах видя единственную надежду.
От капитана де Шатопера мысли узницы невольно переходили на другого человека. Проклятый судья Фролло, возникнув однажды на её пути, не оставлял девушку даже здесь. Эсмеральда словно наяву видела его сверкающие глаза, в которых неприязнь сменилась удивлением в день их первой встречи, глаза, полные неизъяснимой боли, когда он говорил ей о своей любви в вечер гибели Феба, наконец, эти же глаза, в которых смешались сострадание и страх, когда её судили, а он вёл процесс. Она боялась этого человека, но всё же втайне ожидала от него защиты. Ведь он тогда, в саду дома де Гонделорье, хватал её за руки, клялся в любви. Ему известно, какой ценой добыто признание в убийстве и колдовстве — он сам приказал пытать её. Разве он позволит после всего раздавить её? Напрасно ожидала. Судья Фролло не вступился, не помешал палачу. Все её предали и он тоже. А ведь он ещё любил её, слова могли солгать, но глаза — никогда. Напыщенный трус побоялся прослыть защитником колдуньи, даже зная о её невиновности. Всё светлое, что она разглядела в нём, померкло. Чёрный человек с тёмной душонкой, такой же гнилой, как его правосудие.
Люк в неурочный час скрипнул, повернувшись на ржавых петлях. Скорчившаяся на соломе девушка подняла голову и тут же болезненно зажмурилась, ослеплённая ярким светом фонаря. Когда глаза её привыкли, она смогла разглядеть фигуру в чёрном плаще с низко надвинутым на лицо капюшоном. Неожиданный визит поразил отвыкшую от людского общества узницу. Тюремный стражник никогда не входил к ней. Голос её дрогнул в зловещей тишине, когда она спросила:
— Кто вы?
Человек молчал. В воспалённом сознании молнией пронеслась мысль:
— Палач!
Значит, всё! Настал тот день, о котором говорил судья. Сейчас ей накинут на шею верёвку, кинут в телегу и повезут на покаяние, чтобы затем вздёрнуть на Гревской площади под улюлюканье толпы. Оцепенев от испуга, она сжалась в комок, не смея поднять глаз. Человек в плаще спустился, поставил фонарь на нижнюю ступеньку лестницы и долго глядел на девушку, невольно приходя в ужас от того, как за считанные дни поблекло это цветущее создание. Наконец он хрипло позвал:
— Эсмеральда!
Звук его голоса пронизал несчастную тысячей раскалённых игл, заставив вскочить, вжавшись в угол камеры. С трудом шевеля помертвевшими губами, она едва смогла прошептать:
— Ты…
В холодный каменный склеп, в котором заживо погребена была Эсмеральда, спустился тот, кого она так страшилась — Жеан Фролло дю Мулен, или, как он любил называть себя на латинский манер, Жоаннес де Молендино, господин главный судья Дворца правосудия и доверенное лицо короля.
========== Глава 2. Штрихи к портрету судьи Фролло ==========
Судья Фролло привык не доверять людям. За годы практики он перевидал столько образцов человеческой мерзости, столько преступников всех мастей, что начал считать без малого весь мир средоточием порока. Париж мнился ему отвратительным чудовищем, кишащим безобразными язвами, источающими зло. Повсюду — враги, повсюду — угроза государственным устоям и лишь он, стоящий, словно Цербер, на страже правопорядка, сдерживает грязный поток, способный ввергнуть горожан в окончательную погибель. Такого высокого мнения был он о собственной персоне! Жеан Фролло считал себя обязанным искоренять скверну, не гнушаясь никакими средствами, столь же преуспев на ниве правосудия, сколько его старший брат Клод — в делах духовных. Подсудимые напрасно взывали о милосердии — судья Фролло не знал жалости. Он заключил своё сердце в броню, куда уж ни один вопль, ни одна мольба не могли проникнуть. Надменный взгляд оставался бесстрастным, ни один мускул на суровом лице не трепетал, лишь тонкие губы иногда змеились в злорадной улыбке, когда судья Фролло выносил обвинительный приговор. Ещё никому не удавалось выскользнуть невредимым из его стальных лап: если уж Жеан в кого-то вцеплялся, то намертво.