Последний закат разгорался, разливаясь по небу кровавым маревом. Страх, который Фролло безуспешно старался изгнать, всё сильнее сковывал его мятущийся дух: завтра он потеряет всё, чего достиг за годы рьяной безупречной службы, быть может, лишится самой жизни. Как заблагорассудится королю. Но даже ужас перед грядущей расплатой не мог поколебать решимости Жеана, подкрепляемой любовью к цыганке и нравоучениями старшего брата. Пришла пора держать ответ за преступление, и он готов смиренно принять наказание. Пусть даже его ждёт эшафот или железная клетка в Бастилии. По крайней мере, Эсмеральда будет спасена. Он готов вытерпеть любую пытку, лишь бы знать, что ей ничто не угрожает, что его грех перед ней искуплён.
Завтра цыганка вырвется на волю. На днях отсюда, с галереи, она выпустила из клетки пойманного Квазимодо щегла. Бедный горбун, желая приободрить её, принёс клетку с бьющейся о прутья птицей, присовокупив такие слова:
— Я вижу, как ты грустишь, милая девушка! Но не печалься: месяц на исходе. Пока тебе нельзя покидать убежище, но в твоей власти даровать свободу другому. И ещё я хочу сказать…
Не вымолвив, однако, ни слова более, горбун, безнадёжно махнув рукой, понуро заковылял прочь. Казалось, он, всегда такой ловкий, невзирая на врождённые увечья, вот-вот споткнётся на ровном месте. Она не решилась окликнуть его. Выйдя на галерею, Эсмеральда, немного полюбовавшись птицей, распахнула дверцу клетки.
— Лети!
Щегол мгновенно рванулся ввысь, воспарил, звонко защебетал, быстро взмахивая крылышками, и вскоре исчез вдали. Она, сердцем устремившись вслед за ним, долго, со слезами, глядела вослед. А теперь настал срок и ей разделить счастье того пернатого пленника. Но присутствовала здесь и ложка дёгтя, способная, как известно, испортить бочку мёда. Сладость ожидания отравляло печальное осознание: не так уж и хороша свобода, если ради неё пострадает другой человек. Нет, Эсмеральда не забыла, что именно по вине Фролло прошла через пытку, заточение и чудом избежала казни. Но страшные воспоминания сгладились, поблекли под натиском нового, неведомого чувства. Любовью или влюблённостью она его назвать не смогла бы, это не походило на то, что она испытывала к капитану и привыкла считать любовью. Скорее, оно напоминало склонность, смешанную с жалостью. Ей совсем не хотелось, чтобы судья сгинул в казематах Бастилии. Она, давно простив Жеана, не желала ему подобной участи. Отец Клод, который так добр к ней, лишится брата, а Квазимодо — опекуна. Ей не нужна свобода, добытая такой ценой!
— Жеан, молю тебя, не нужно! Не ходи завтра никуда! — попросила цыганка, приложив ладони к груди.
Он вздёрнул бровь — жест, давно ставший привычным, он всегда так делал, когда чему-то удивлялся.
— Хочешь всю жизнь провести в келье? Или стать беглянкой, когда можно добиться помилования? Глупенькая! Зачем жертвовать счастьем ради того, кого не любишь? Ведь ты не любишь меня и никогда не сможешь полюбить!
Эсмеральда обречённо вздохнула: вопрос угодил в цель. Фролло, удовлетворившись её безмолвным ответом, подытожил:
— Вот видишь! Так давай же, наконец, разрубим этот узел, и пусть каждый получит то, что заслужил.
Цыганка не понимала, что происходит с судьёй. Он по-прежнему навещал её по вечерам, покончив с повседневными заботами, но после памятного поцелуя всячески сторонился. Фролло старался не приближаться к ней, отводил взгляд, избегал прикосновений, хотя девушка не единожды давала понять, что не рассержена за ту вольность, которую он тогда себе позволил. Не то, чтобы такое поведение огорчало её или задевало девичье самолюбие, просто оно казалось ей странным. Ей даже втайне хотелось, чтобы этот мужчина снова коснулся её, поцеловал, спрятал лицо в её волосах. Чтобы так же уверенно и властно держал в объятиях, как Феб в саду дома де Гонделорье. Эсмеральда стыдилась подобных желаний, но избавиться от них не могла. Чего он вдруг испугался? Она ощущала снедающее его влечение, ловила устремлённый на неё жадный взгляд. Быть может, — размышляла цыганка, — судье мешает место, где они находятся? Но ведь прежде он так не стеснялся. Или его волнуют мысли о предстоящей встрече с королём? Даже сейчас Фролло держался поодаль, сдерживая порыв приблизиться. Зачем он напрасно мучает и её, и себя?
— Почему ты избегаешь меня? — не удержалась цыганка.
Он поднял на неё тяжёлый взгляд и ответил глухо, будто ему сдавили горло:
— Потому, что я и так слишком привязался к тебе! Потому, что не могу дышать без тебя! Я боюсь, что это чувство отныне станет ещё сильнее, что я не удержусь и переступлю черту, за которую заходить нельзя. Если это случится, если я навсегда потеряю — а я непременно потеряю тебя! — перенести утрату будет вдвое тяжелей! Я хочу забыть тебя, чтобы впредь твой образ не представлялся мне в заточении, но всё бесполезно. Правду говорят, от себя не убежишь.
Она хотела что-то сказать, но он перебил её:
— Послушай! Эсмеральда! На эту ночь я останусь в соборе. Я не побеспокою тебя, ты даже не увидишь меня. Быть может, мне отведено всего несколько часов, поэтому я хочу провести их рядом с теми, кто мне дорог. Подари же мне хотя бы один поцелуй, чтобы я мог унести его с собой! Я не потребую от тебя большего. Всего один поцелуй!
Он пристально смотрел на неё, запечатлевая до последней чёрточки, чтобы сберечь в памяти навсегда такой — цветущей, полной надежд. Эсмеральда нерешительно подалась к нему, обвила руками его шею и покорно закрыла глаза, с трепетом ощутив прикосновение его горячих губ. Всё было не так, как тогда, с Фебом. От этого поцелуя её кинуло в жар, колени задрожали, а сердце бешено заколотилось. Ей показалось, что она растворяется, уплывает куда-то, увлекаемая бурным потоком. Испугавшись наваждения, она вздрогнула, и тогда он отпустил её.
— Прощай, Эсмеральда! Не забывай меня.
Он ушёл, оставив её в одиночестве смотреть на догорающий закат. Ночь Жеан провёл в келье брата. Одолеваемый мыслями, он то слушал, как Клод молит небо о благополучном исходе, то проваливался в полудрёму. Поутру он попрощался с Клодом и Квазимодо и оседлал Марса. Путь его лежал в Бастилию, где остановился Людовик XI на время визита в Париж. Выехав на площадь, Жеан оглянулся на собор в надежде увидеть фигурку в белом, но, не разглядев ничего, кроме серого камня, пришпорил коня.
Людовик XI, как было сказано, недолюбливал свою столицу, считая её недостаточно укреплённой и оснащённой тюрьмами, виселицами и прочими средствами подавления возможных беспорядков. Приобретя за пять тысяч триста экю имение Монти-ле-Тур в местечке Ла-Риш, что в пригороде Тура, он перестроил покупку и превратил в летнюю резиденцию. Замок, получивший новое имя — Плесси-ле-Тур, сделался излюбленным местопребыванием короля. Здесь он проводил важные встречи, держал узников в подземных помещениях, отдыхал и охотился. Во дворе размещались вольеры для многочисленных королевских питомцев — если Жоаннес Фролло разводил кошек, то Людовик XI отдавал предпочтение собакам. Правда, ко времени, к которому относится наше повествование, король, страдающий от подагры, охотиться больше не мог. Придворный медик различными микстурами на время облегчал его боли, но вскоре они возобновлялись с прежней остротой. Тем не менее, король доверял старому эскулапу и беспрекословно платил, сколько бы тот ни требовал. А, поскольку лекарь обладал многочисленной роднёй, поддержку которой считал личным долгом, аппетиты его неуклонно росли.
В Париж король наведывался нечасто и ненадолго. Так и на сей раз, прибыв поздно ночью, он планировал провести в столице несколько дней, чтобы вновь отбыть в любимую резиденцию. Остановиться же предпочёл, по обыкновению, в Бастилии, где специально для таких визитов готовили комнату, поскольку пышные покои Лувра угнетали его, привыкшего к умеренности, излишней помпезностью. К тому же только в Бастилии король, сделавшись с возрастом мнительным, чувствовал себя достаточно защищённым.
Итак, отдохнув после дороги, вкусив скромную трапезу и приняв лекарство, Людовик XI приступил к разбору накопившихся дел. Компанию ему составляли мэтр Оливье ле Дэн, известный также как Оливье Негодяй и Оливье Дьявол* — бывший цирюльник, удостоившийся особого расположения короля, а также Верховный судья Тристан Отшельник** — человек, по степени мрачности превосходивший Фролло и Шармолю вместе взятых. В привычном окружении монарха не хватало третьего помощника, но вскоре тот явился, хотя и с неожиданной целью. То ли окружающая обстановка благотворно влияла на короля, то ли подействовало лекарство, но Людовик XI пребывал в приподнятом настроении и встретил судью Фролло приветливой улыбкой. Жеан почтительно поклонился.