— А, добро пожаловать, Фролло! — без лишних обиняков поприветствовал король. — Какие у тебя вести?
— Сир, я хотел просить за цыганку, обвинённую в убийстве офицера.
— Припоминаю, — кивнул король, поудобнее устраиваясь в кресле, — я сам подписывал смертный приговор. Так что же цыганка?
— Нашла убежище в соборе Парижской Богоматери, ваше величество! — ответил Фролло.
— Любопытно… — протянул король, сцепив узловатые пальцы. — Не более часа назад мэтр Шармолю просил нас лишить собор статуса убежища. Что за страсти вокруг какой-то девчонки?
Жеан нервно сглотнул, покосившись на застывшего у двери Тристана Отшельника. Значит, Шармолю всё-таки оказался проворнее его!
— В её деле открылись новые обстоятельства, сир! — отрапортовал Фролло. — Офицер, которого во время следствия считали мёртвым, оказался жив. Стало быть, девица не может быть наказана за то, чего не совершала.
Тристан хмыкнул — то ли одобрительно, то ли с насмешкой. Оливье ле Дэн делал вид, будто поглощён разбором пергаментных свитков, коими был завален стол.
— Покушение на жизнь офицера не менее тяжкое преступление! — король начал раздражаться. Уличная девка не просто ударила кинжалом капитана стрелков. Она покусилась на оплот престола, чего государь без возмездия оставить не мог. — Кроме того, её, кажется, обвиняли в колдовстве? Так или нет?
— Государь! — взмолился Фролло. — Я лично имел возможность убедиться в отсутствии какого бы то ни было колдовства. Более того, мой брат может засвидетельствовать: всё время пребывания в храме девица проводила в смирении и молитвах.
Поблекшие от времени глаза монарха яростно сверкнули из-под седых бровей.
— Она созналась в убийстве!
— Признание выбили пытками, государь! Она невиновна!
— Клянусь Пасхой! Прелюбопытнейшее дело! Что скажешь, мой милый Оливье?
Мэтр ле Дэн, оставив документы, вкрадчиво ответствовал:
— Полагаю, сир, дело стоит пересмотреть. Нельзя опрометчиво идти на поводу у Шармолю. Лишение собора статуса убежища может вызвать волнения черни.
Король, ревностно относившийся к собственной популярности в народе, ударил ладонями по подлокотникам кресла.
— Так. А ты, кум Тристан? Это больше по твоей части.
— Я бы не выпускал цыганку, пока не найден настоящий преступник, — подал голос Отшельник. Его ноздри раздувались, словно у охотничьего пса, почуявшего верную добычу. Он уже представлял железный ошейник, с лязгом защёлкивающийся на шее Фролло.
— Верно, — кивнул король, уловив, куда метит Верховный судья. — И, поскольку ты, Фролло, так упорно её защищаешь, то наверняка должен знать имя убийцы. Ну же, кого ты покрываешь? Назови имя!
Все видели, как побледнел главный судья Дворца правосудия. Вот и настал миг, которого он так боялся!
— Так кто он? — нетерпеливо понукал монарх. — Горбун?
Фролло прикусил язык, борясь с искушением крикнуть «Да!». Он не может предать верного Квазимодо, не может нарушить клятву, не может больше лгать. Вспомнив взгляд цыганки в подземелье Турнель, он честно ответил, глядя в глаза королю:
— Нет, государь! Это сделал я.
— Жоаннес Фролло де Молендино! Ты понимаешь, что говоришь?! — опешил Людовик. — Сознайся, ты всего лишь выгораживаешь цыганскую плясунью!
— Нет, сир. Это я ударил кинжалом капитана де Шатопера и скрыл свою вину из малодушия.
— Что побудило тебя, глупец?
— Я ревновал его к цыганке, которую люблю.
— На колени, мерзавец! — крикнул король.
Жеан поспешно выполнил приказание. Король в волнении зашагал по комнате, держа руки за спиной.
— Ты слышал, Тристан? Главный судья Дворца правосудия едва не отправил на тот свет капитана наших стрелков из-за уличной девки!
— Не прикажете ли бросить его в клетку? — встрепенулся Отшельник. Он ожидал поощрения, готового сорваться из уст государя: «Хватай этого человека, Тристан! Он твой!» Однако Людовик, к его огорчению, отмахнулся от заманчивого предложения.
— Погоди, куманёк. Эта падаль не стоит того, чтобы держать её за счёт казны. Оливье, перечисли-ка мне, каковы… — король выдержал многозначительную паузу, — были феодальные права бывшего судьи?
Господин ле Дэн, чья ясная память подчас с успехом заменяла своему владельцу записную книжку, с готовностью назвал те уголки Парижа, включая известный Двор чудес, где до сегодняшнего дня судья Фролло являлся ленным владыкой, смотрителем дорог и олицетворением судебной власти.
— Вот как! — причмокнул Людовик XI, осклабив беззубые дёсны. — Богатая кормушка! И ты согласен от неё отказаться ради безродной цыганки?
— Да, государь, — смиренно отозвался Фролло. — И я готов понести любое наказание. Только прошу вас: помилуйте невинную девушку!
Король глотнул микстуру из стоявшего на столе серебряного кубка, поморщился и через силу изрёк:
— Дрянное пойло! Оливье! Напиши приказ о помиловании цыганки.
— Государь! — возликовал Фролло.
Он подполз к королю на коленях, чтобы в порыве чувств облобызать его туфлю. Людовик с силой ударил его ногой в лицо.
— Мерзопакостный дьявол! Ты опозорил своё доброе имя и ещё смеешь касаться нас нечестивыми устами?!
Вскоре приказ был готов и скреплён королевской печатью. Государь обратился к Жеану, глотающему кровь из рассечённой губы, будто только что вспомнил о нём:
— Что же касается тебя, Фролло, то ты отныне лишаешься своей должности, а все твои ленные владения конфискуются в пользу казны, за исключением Мулена, которое по праву принадлежит твоему брату. Он не должен страдать из-за твоей глупости. Сегодня же до наступления темноты убирайся прочь из Парижа. Можешь взять с собой вещи, какие сможешь унести. Если вздумаешь вернуться, то будешь немедленно арестован. Мы не желаем больше даже слышать о тебе. Вот, шелудивый пёс, передай это своей цыганке!
С этими словами король швырнул Фролло свёрнутый в трубочку документ. Жеан, задрожав всем телом, с исступлённой радостью воскликнул:
— О! Вы так добры, государь!
Людовик искоса глянул на поверженного судью с тем отвращением, с каким смотрят на раздавленную гусеницу.
— Ступай вон, пока я не передумал, да благодари Господа, что капитан де Шатопер не умер, иначе я не проявил бы к тебе подобного снисхождения.
Фролло, бледный, как полотно, пошатываясь на непослушных ногах, пятясь и повторяя слова благодарности, покинул комнату короля к явному разочарованию Тристана Отшельника, приготовившегося испробовать на оступившемся судье все имеющиеся в Бастилии средства усмирения. Оливье ле Дэн перебирал в уме наименования отнятых у Фролло владений, выбирая, какое из них выпросить для себя, пока его не опередил ненасытный медик. Оба вельможи недоумевали: с чего вдруг государь проявил такое милосердие? Почему? О том знали только Господь Бог и сам монарх, никогда и ничего не делающий без личной выгоды. Возможно, опытный интриган надеялся упрочить народную любовь, помиловав простую девушку, пострадавшую из-за аристократа. Или же задумал хитроумную комбинацию, переставляя подчинённых, словно фигуры на шахматной доске. Не исключено также, что он прислушался к велению сердца, которому не чуждо было милосердие. Снова приложившись к кубку, король блаженно зажмурился, чувствуя, как отступает боль, и вернулся к прерванным делам. Жоаннес Фролло для него более не существовал, и несладко бы пришлось тому, кто бы невзначай напомнил ему об опальном судье.