* Оливье ле Дэн — советник и любимец короля Людовика XI. Прозвище Дьявол происходит от фламандского «неккер» (necker, злой дух), созвучного с настоящей фамилией ле Дэна — де Неккер.
** Луи Тристан л’Эрмит (Тристан Отшельник) — Верховный судья Франции и приближённый короля Людовика XI, отличавшийся крайней жестокостью.
По правде, умер он в 1479, так что Гюго воскресил его из мёртвых.
В фильме Верховным судьёй был сам Фролло.
========== Глава 11. Жеан Мельник ==========
Выбравшись за пределы предместья Сент-Антуан, напряжённый, как натянутая тетива лука, но пытающийся сохранить внешнюю невозмутимость Жеан Фролло перевёл дух. То, чего он страшился последний месяц, воображая различные кары, свершилось столь молниеносно, что он не верил в своё избавление. Произошедшее казалось ему жестокой шуткой, бредовым сном, после которого неизбежно наступает пробуждение. Вот-вот король одумается и крикнет Верховному судье: «Схватить Фролло, мой милый Тристан! Ату его! «Доченьке»* нужен новый постоялец!» Чёрные бойницы зловещих башен Бастилии уставились ему в спину, он ежесекундно ожидал погони, прислушиваясь — не раздастся ли позади топот копыт. Но никто за ним не гнался, никому не было до него дела. Отдышавшись, Фролло осознал, что он больше не судья, не приближённый короля, в одночасье лишился всего, чего достиг, стал изгоем, притом ни капли не сожалеет об утрате. В руке его зажат приказ, дарующий волю Эсмеральде. Документ, который навсегда разлучит его с цыганкой. Жеан, не стесняясь прохожих, благоговейно поцеловал пергаментный свиток и спрятал на груди.
Люди спешили по своим делам, почтительно кланяясь представительному всаднику на вороном коне, стараясь поскорее разминуться с ним. Жеан с удивлением оглядывал знакомые улицы, словно впервые видел их, щурился на солнце, жадно дышал, криво улыбаясь. Развалившаяся прямо посреди мостовой свинья, выпущенная из хлева, прежде вызвала бы у него гнев, а то и привлечение к ответственности нерадивых хозяев, но сейчас он, хмыкнув, объехал стороной похрюкивающую нарушительницу. Не прояви его величество неслыханного великодушия — не видеть бы ему сейчас этой свиньи. Да и кто он отныне такой, чтоб попрекать парижан несоблюдением законоуложения?
Фролло дал шенкелей Марсу, торопясь в Ситэ. Лавируя в гомонящем, переливающемся из улицы в улицу потоке людей, повозок и животных, он пересёк, наконец, мост Богоматери и вскоре добрался до собора. Утренняя служба как раз закончилась. Жеан нашёл Клода в ризнице снимающим облачение. Завидев брата, священник, просияв лицом, обрадовано поспешил ему навстречу и заключил в объятия:
— Жоаннес! Господи милосердный, Ты услышал мои молитвы! Пойдём же скорее, расскажи мне, как тебя принял государь!
Братья Фролло укрылись в излюбленном месте — под сенью колонн, где никто из служителей или прихожан не мог ни услышать, ни потревожить их. Там Клод вновь по-отечески обнял Жеана, крепко прижав к себе и, подержав так пару минут, повторил просьбу:
— Ну же, рассказывай!
Младший Фролло поведал брату о подробностях аудиенции, закончившейся помилованием для Эсмеральды и о том, что до наступления сумерек ему надлежит покинуть Париж, по воле короля отправившись в изгнание.
— Должен отяготить тебя последней просьбой, Клод. Позаботься о Квазимодо. Я не могу взять его с собой, ибо сам не знаю, где окажусь завтра. А здесь, боюсь, он пропадёт без присмотра.
— Не беспокойся за него, Жеан, — ласково ответил священник. — Квазимодо останется в соборе под моим покровительством. Поезжай в Мулен. Доход, который он приносит, по-прежнему твой.
Бывший судья вскинулся, как ужаленный.
— Клод! После того, как я обременил тебя своим воспитанником, ещё и самому сесть тебе на шею?! Я не могу…
Священник укоризненно покачал головой.
— Не говори глупостей, Жеан. Ни ты, ни Квазимодо никогда не были для меня обузой. Ты ничем меня не стеснишь. Мне теперь немного нужно, доходов от квартала Тиршап более чем достаточно. Негоже моему брату скитаться по свету. Займись Муленом. Ему нужен хозяин.
Давным-давно миновали те времена, когда жалких крох, которые приносили ленные владения, молодому священнику и школяру едва хватало на жизнь. С тех пор доходы их значительно возросли, тогда как насущные потребности — во всяком случае, со стороны архидьякона — уменьшились. Вняв этим доводам и волей-неволей согласившись с ними, Жеан извлёк приказ о помиловании и протянул Клоду.
— Вот. Отдай его Эсмеральде. Она свободна.
— Но… Как же ты? — удивился священник, принимая свиток. — Почему же сам не обрадуешь её?
Жеан отвёл глаза.
— Я вчера простился с ней. Отпустил её. Увидеть, как она уходит? Не могу, Клод! Это страшная пытка!
Старший Фролло снова привлёк к себе брата, погладил по голове, как маленького, как его самого в далёком, оставшемся за чередой прожитых лет детстве успокаивала мать. Младший Фролло тяжело вздохнул, подавляя рыдания, и сбивчиво заговорил:
— Я ошибся, я снова ошибся, Клод! Я знал, что не должен больше приходить к ней, видеть её, но не устоял перед соблазном. Получив малое, я захотел большего и вот теперь расплачиваюсь. Мне тяжело покидать её! А что ей до меня? У неё свой путь, своя жизнь, в которой мне места нет. Как мне быть? Скажи!
Жеан Фролло редко делился переживаниями даже с братом, предпочитая держать в себе всё, что мучило и беспокоило его. Принадлежащее ему, будь то радость или боль, не должно, как он считал, прорываться наружу и становиться достоянием других. Но сейчас он с надеждой взирал на Клода, ожидая, что тот подскажет, как выбраться из той сети, в которой он беспомощно барахтается. Смятение, постигшее гордеца со дня встречи с цыганкой, вновь и вновь заставляло его искать помощи, напутствия или же участия. Священник, вздохнув, кротко взглянул на мятущегося брата.
— Господь милосерден, Жеан, Он никогда не посылает испытаний сверх человеческих сил. Просто пойми и смирись. Это твоё испытание, которое ты должен выдержать достойно. Ты сможешь, ты сильный, мой мальчик, ты всегда был сильным. Не впадай в отчаяние. Господь любит нас всех, все мы дети Его. Он обязательно укажет тебе верную дорогу. Сейчас ты думаешь, будто свет твоей жизни померк и её никогда не озарит солнечный луч, что впереди ждут сплошные невзгоды и так будет до скончания дней. Ты заблуждаешься. Помни, мой мальчик — Господь велик в Своей милости, Он никогда ничего не делает во зло нам. Всё образуется. Плачь, Жеан, не сдерживай слёз. Так легче.
Но бывший судья, замотав головой, только крепче стиснул зубы и глубоко задышал.
— Ты жалеешь об отнятом у тебя имуществе? — спросил священник.
— Это пустяки, Клод. Ради неё я отдал бы и большее. Мне не жаль, всё равно никакие сокровища не заменят мне её.
— Ты идёшь правильным путём, Жеан. Невозможно, чтобы она не оценила твоего поступка. Дай ей время.
Получив благословение брата, Фролло отправился на колокольню, моля Бога о том, чтобы Квазимодо находился сейчас там, а не подле цыганки. Триста ступеней, и прежде-то отнимавшие много сил, давались сейчас с особенным трудом, но Фролло упрямо поднимался наверх. Жеан не мог уехать, не сказав на прощание хоть пару слов своему воспитаннику, которого, вероятно, никогда больше не увидит. Горбатый звонарь сроднился с собором, сделался неотъемлемой его частью, духом-хранителем. Увести его значило забрать частичку самого собора. Квазимодо, оторванный от привычной обстановки, где находил и кров, и защиту, брошенный в чужой, враждебный мир, попросту зачах бы, как нежный цветок, пересаженный в песчаную почву. На счастье Фролло, горбун не покидал звонницы. Квазимодо, по обыкновению, разговаривал со своими гигантскими медными друзьями, оглаживая по гладким, до блеска начищенным натруженным бокам, благодаря за работу. В такие минуты единственный глаз его светился безграничной теплотой, а грубый гортанный голос, который мало кому доводилось слышать, становился ласковым и мягким. Жеан, не нарушая открывшейся ему сокровенной картины, некоторое время молча наблюдал за горбуном, покуда тот, уловив интуитивно присутствие опекуна, не обернулся.