— Она дала мне воды.
Она! Дала воды! Оборванка оказалась сильнее грозного судьи, не побоялась пойти против толпы. Вот у него при всём тщеславии на подобное решимости не хватило бы.
Жеан Фролло, мнивший себя выше и чище других, поплатился за высокомерие, воспылав страстью к бродяжке, зарабатывающей на жизнь танцами. В нём, ненавидящем женщин, пробудился изголодавшийся по ласке, но совершенно неопытный мужчина. Ошеломлённый охватившим его чувством, судья не знал, что делать с ним, как одолеть его. В отчаянии взывал он к совести, молил и проклинал, то замирая от распутных помыслов, то страшась непристойных мыслей. Эсмеральда всё прочнее укоренялась в его сердце, разъедая его, как ржа железо, и Фролло, наконец, перестал противиться ей.
* Vacua vasa plurimum sonant — Пустая посуда громко звенит (лат.)
** Жонглёр — в средневековой Франции странствующий музыкант.
*** Цыгане пришли в Западную Европу будучи уже христианами. Гонениям во время описываемых событий они подвергались, но антицыганские законы были приняты позже.
Будем считать вероисповедание Эсмеральды сюжетным ходом, придуманным ещё Гюго.
========== Глава 3. Разящий кинжал убийцы ==========
Старинный фолиант, открытый на произвольной странице, деловито советовал:”Как укротить единорога? Нужно привести невинную деву в лес, где он обитает. Единорог придёт, привлечённый её чистотой, и почиет у неё на груди, утратив свою изворотливость. Теперь он беззащитен и может быть убит, либо отведён на королевский двор.»
— Пресвятая Матерь Божья! Да ведь так она меня и поймала! — суеверно ужаснулся судья. — Впрочем… Какие глупости! Колдунья внушила мне непотребные мысли!
Если эта цыганка невинна, то он папа шутов. Сохранить девственность, обитая во Дворе чудес? Пф! Смешно даже предположить подобное, господин главный судья. Невозможно зайти в воду и не вымокнуть. Наверняка она уже принимала мужчин, вдоволь познала науку любви и… Так, о чём он опять думает?!
— Нечестивая еретичка! Грязная потаскуха! — в бешенстве рычал Фролло. Всё тщетно. Какой бы гнусной бранью он ни поливал цыганскую плясунью, её образ не шёл из его головы. Лицо Эсмеральды маячило в его памяти, снилось ночами, в каждом звуке он слышал её голос, звон её бубна. Он не находил сил к сопротивлению, не мог подавить то, что она разбудила в нём. По ночам он извивался ужом, кусал подушку — желание видеть её, говорить с ней, обладать ею не оставляло ни на миг. Он осунулся, потерял аппетит, механически разбирал судебные тяжбы, движимый лишь одним стремлением — найти цыганку Эсмеральду. Страсть, подобно извергающемуся вулкану, пожирала его заживо. Он искал её, пристально всматривался в лицо каждой встречной женщины, устраивал облавы на парижских цыган, но она ни разу не попалась в его сети. Наконец, удача ему улыбнулась.
На торжестве в честь помолвки девицы Флёр-де-Лис де Гонделорье и капитана королевских стрелков Феба де Шатопера он вновь встретил Эсмеральду. В саду, куда в вечерний час вышли все гости, ожидая представления, он стиснул её руку, уводя подальше в тень деревьев. За ними последовала маленькая белая козочка, которую он прежде подле цыганки не приметил, иначе завидовал бы даже козочке.
— Что я тебе сделала? — испуганно сжалась девушка, взирая на него с обречённостью лани, загнанной сворой гончих. — Почему ты преследуешь меня?
— Что ты мне сделала?! — горько воскликнул судья, теряя самообладание. Задыхаясь, он говорил ей о любви, о том, что потерял покой и совершенно измучен. Он всю душу выворачивал наизнанку перед цыганкой, чувствуя себя вытащенным из раковины моллюском. Она разрушила, вдребезги разбила мирок, к которому он привык, теперь он не знал, как существовать дальше. Понимая, что делает что-то не так и только отталкивает от себя девушку, он злился, ещё крепче сжимал её запястье, с мучительным наслаждением видя, как искажается от боли её прекрасное личико.
— Пусти же! — вскрикнула цыганка. — Ты сломаешь мне руку!
Фролло опомнился и ослабил хватку. Козочка тревожно заблеяла, подталкивая хозяйку короткими рожками.
— Я тебя не обижу. Уйдём отсюда! — властно позвал он.
— Они ждут танца! — увернулась цыганка, пресекая попытки судьи вновь увести её.
— Не хочу, чтобы они видели, как ты танцуешь! — ревниво заговорил Фролло. — Хочу, чтобы ты была моей, а иначе… погибну и я, и ты.
В его словах звучала неприкрытая угроза.
— Да пусти же! — вырвалась цыганка. — Я не могу уйти с тобой. Не могу подвести своих, я им обещала. Мне пора танцевать. Идём, Джали!
Козочка радостно подпрыгнула и, взбрыкивая тонкими ножками, поскакала за хозяйкой.
— Но потом ты вернёшься? — умоляюще спросил Фролло.
Не ответив, цыганка подхватилась прочь, и вскоре её весёлый голосок уже звучал среди шумной компании гостей. Он напрасно прождал: Эсмеральда не вернулась. Если бы только бедная девушка серьёзнее отнеслась к словам нежданного воздыхателя и проявила хоть каплю осторожности! Тяжело дыша, снедаемый досадой, одинокий Фролло бродил среди деревьев, пока не увидел зрелище, превратившее кровь в его жилах в кипящую лаву. Эсмеральда, проклятая цыганка, которой он расточал слова любви, замерла в объятиях новоиспечённого жениха, капитана де Шатопера, а тот, похотливо улыбаясь, оглаживал её стройное тело. От ярости Фролло уже не соображал, что делает. Выхватив кинжал, он с безумной силой всадил оружие в спину капитана, выдернул клинок и, подгоняемый истошным женским визгом, кинулся бежать.
Остаток ночи он затравленно метался по парижским улицам, сжимая рукоять кинжала, пугая попадавшихся на его пути бродяг и сам пугаясь каждого шороха. Скрежет жестяных вывесок под ветром казался убийце стуком костей. Его любовь унизили, оплевали, над ним посмеялись, как над шутом. Этого он ей не простит. Холодный воздух постепенно прояснял его рассудок. Он устрашился неизбежного наказания. Судья сотни раз отправлял людей на смерть, однако собственными руками отнял жизнь впервые. Теперь его изловят, в одной рубахе притащат к собору на покаяние, а после возведут на эшафот под плевки и насмешки наслаждающейся его падением черни во главе с Клопеном. Фролло передёрнуло, когда он представил палача, поднимающего за волосы его отрубленную голову, чтобы показать толпе и чтобы он мог увидеть, как воспринял народ его казнь.* Или, ещё хуже, его посадят на цепь в стальной клетке вроде той, которую король специально держит в Бастилии для государственных изменников, и он никогда больше не увидит солнечного света. Или с него заживо сдерут кожу. Картины рисовались одна страшнее другой.
Бежать из Парижа, не теряя ни минуты! Нет, лучше, пока не поздно, броситься в ноги к королю, во всём сознаться! В конце концов, он действовал, повинуясь дьявольскому наущению. Разве он виноват, что Всевышний сделал искусителя сильнее человека?
— Mea culpa! — жалобно простонал Фролло. — Mea maxima culpa! **
Спасительная мысль прервала его сумасшедший бег. Судья хлопнул ладонью по лбу.
— Боже правый! Ведь осудят её! У неё есть кинжал, я знаю. Меня никто не видел, а если она и заметила, то не успела разглядеть лица в темноте. Её схватят, осудят, заставят признаться. О, я знаю, как заставить её признаться! Быть может, я сам вынесу ей приговор. Она умрёт за то, что совершил я. Поделом ведьме! Её смерть, только одна её смерть избавит меня от этой проклятой муки!
Когда окончательно рассвело, он с удивлением понял, что забрёл на паперть собора Парижской Богоматери.
— Оно и к лучшему. Брат должен помочь мне.
Совсем рядом находился дом де Гонделорье. Жеан содрогнулся: провидение привело преступника на место злодеяния. В воздухе витал тяжёлый запах крови, Фролло явственно его чуял, ощущал во рту тягучий металлический привкус. Он ждал возле дверей портала Страшного суда, застыв чёрным изваянием, не обращая внимания на пробуждающийся город. Кто-то обратился к нему с вопросом, он не удостоил наглеца ответом. Фролло не знал, сколько времени провёл так. Удивлённый голос старшего брата вывел его из оцепенения.