— Россия, — прозвучало не вопросом, а утверждением. — Все ездите и ездите?
Лысый взял со стола сложенные один на другой паспорта и протянул контролеру:
— Вот наши паспорта и вкладыши, раис.
Из корочек документов торчали вложенные в них казахские банкноты по пятьсот теньге, примерно равные российской сотне.
Не раскрывая паспортов, строгий начальник — раис, вытягивал из них деньги. Делал это степенно, не таясь, как то делают его европейские коллеги. Прежде чем сунуть купюру в карман, подносил ее к глазам и рассматривал на просвет, любуясь изображением арабского просветителя Аль Фараби.
Стараясь убедить власть в том, что банкноты не фальшивые, Лысый льстиво проговорил:
— Якши, раис. Якши.
Строгий представитель власти выдернул из паспорта последнюю купюру, небрежно бросил паспорта на столик и нравоучительно сказал:
— Якши, это там у них, — он кивнул в сторону, откуда шел поезд. — У нас в Казахстане надо говорить жаксы.
Подтвердив незыблемость государственного суверенитета в сферах правопорядка и языка, контролер двинулся дальше по коридору.
Гордов вернулся в купе. Подчеркнуто показывая свое любопытство соседям, сказал:
— Ни черта не понял, что тут у нас произошло.
Обычно в таких случаях находится кто-то все знающий и понимающийся, ко всему охотно соглашающий объяснить непонятливым суть дела. Таким оказался интеллигентный узбек в модных узких прямоугольных очках, лежавший на верхней полке и за время, как Городов сел в поезд, ни разу с нее не слезший.
— Обычное дело, — сказал он с глубокой убежденностью в своей правоте, свойственной диссидентам, осуждающим государственные порядки, — таможня, как это лучше сказать по-русски? — вышла потрясти лохов. Так?
— Наверное, — согласился Гордов. — Во всяком случае, я понял.
— Они выбирают человека, которого по виду можно угадать, что он денежный. Затем подбрасывают немного наркотиков и ловят. Кончается тем, что человека в Ташкенте снимают с поезда, ведут в свой отдел. Там обыскивают, денежки вытрясают. И милостиво отпускают. Если денег нет, просто выгоняют.
К открытой двери купе подошел и остановился, упершись в проем плечами, Абдужабар Хакимов.
— Салам, Усман, — сказал он, обращаясь к Рахимову, который сидел в углу и с благочестивым видом перебирал четки. Потом обратил взгляд на Гордова. — Здравствуйте. Вы из Ташкента?
— Из Бухары, — отозвался Гордов, старательно обсасывая куриную косточку из продуктового набора, приобретенного на базаре.
— Там живете?
— Нет.
— Где, если не секрет?
— Секрет, но живу в Москве.
— Своя квартира или как?
— Зачем «или как»? Своя.
— Чем занимались в нашей республике?
— Торговлей.
— Продавали или покупали?
— Заключал договора на поставку фруктов.
— Фрукты хорошо, — сказал Абдужабар, потирая руки. — Плохо другое — много не заработаешь. Есть другие товары.
— Есть, — согласился Гордов. — Сегодня сам видел. Заработать можно много. Как говорят, от семи до пятнадцати лет.
Хакимов засмеялся. Он хохотал и хлопал себя ладонями по ляжкам.
— Усман, твой сосед шутник! Мне он нравится!
Всю дорогу Андрея обуревали томительные сомнения. То, что он больше не вернется в Узбекистан, было решено твердо, бесповоротно и окончательно. Но как поступить со знанием тайны экспедиции, которую Ширали-хан готовил в казахстанские степи с целью добыть ядерное устройство?
Первой мыслью было написать в госбезопасность. Кстати, как это ведомство теперь именовалось в России, Андрей не помнил. Письмо было бы лучшим выходом из положения. Но можно ли верить почтовому ведомству, которое на марках пишет крупными буквами слово «РОССИЯ», Андрей точно не знал. Из десяти писем, которые он послал сестре в Москву, до нее дошли только три. Вряд ли нынешние почтари испытывают к госбезопасности больше уважения, чем к простому человеку. Письмо могло пропасть. Надо было что-то делать, но что и как?
Гордов, который внимательно наблюдал за всем, что происходило в поезде, поначалу не удивился, когда собака указала на присутствие наркоты в багаже русского. Того, что он сам видел в Бухаре в компании наркодилеров. Происходившее вполне укладывалось в две версии. По одной — русский мог решить заработать легкие деньги и на свой страх и риск закупил снадобье, чтобы провезти его в Россию. По другой — русский это вьючный верблюд в большом караване, которого погонщик решил сдать властям, чтобы откупиться от широкой проверки и спасти остальные вьюки.