– Издевайтесь себе. - Он посмотрел на меня мрачными глазами, и его бледные щеки покрылись кирпично-красным румянцем.
– И не думал издеваться, - сказал я. - Я читал ваши произведения. Трагическая любовь, злой правитель, интриги, предательство, обман, отравления, убийства, страдающие в подземельях призраки убиенных ... Кому это нужно, Хайнц?
Мы сидели за столом, расположенным перед гостиницей «Под остатками петли». Она носила такое странное имя, потому что давным-давно неподалёку от гостиницы стояла городская виселица. Владелец показывал гостям гнилой пень, который от той виселицы остался, но я полагал, что это просто трюк, придуманный для привлечения клиентов.
– Кувшин пива и две кружки, – заказал я трактирной девке.
Риттер попытался ухватить её за задницу, когда она отходила, но она ловко вывернулась и улыбнулась ему обломками зубов.
– Как думаете, когда-нибудь будет разрешено писать и представлять то, что мы хотим? - Спросил он. - А простым зрителям или читателям самим судить об искусстве?
– Конечно, нет. - Я рассмеялся. – Что вам взбрело в голову, мастер Риттер? Разве позволительно ребёнку, который не знает в какую сторону идти и не представляет подстерегающих опасностей, заходить в одиночку в неизведанный лес? Слова имеют огромную власть, и наша обязанность контролировать эти слова. В противном случае, они могут принести много зла.
– Возможно, вы правы, - сказал он, но я видел, что он не был убеждён. - А может быть, может быть... – он нервно постукивал пальцами по столу, - написать пьесу о Святом Официуме? О трудах повседневной жизни инквизиторов и о том, как борются они со злом, которое окружает нас со всех сторон? Например... - Очевидно, он был в восторге от собственной идеи, но я прервал его.
– Оставьте в покое Святой Официум, - сказал я твёрдо. - Мы не хотим, чтобы вы написали о нас плохого, мы также не хотим, чтобы вы написали о нас хорошего. Мы не хотим, чтобы вы когда-нибудь писали о нас. Инквизиторы слишком скромны, чтобы служить в качестве объекта искусства. Ибо гонящие нас впали бы во грех, а восхваляющие – смутили бы.
– Ну, да, – он покраснел. - Так вы говорите, "Весёлые кумушки из Хеза"?
Хотя я сказал "торговки", но, пожалуй, слово " кумушки " было ещё лучше.
– Пусть они спорят о выручке, мужчинах, стучат по головам сковородками, таскают друг друга за волосы, падают на подложенных капустных листьях, интригуют друг против друга... Это подходит людям, поверьте мне. Они всегда любят искать кого-то глупее себя.
– Но будет ли это всё ещё настоящим искусством, мастер Маддердин? - Он посмотрел на меня с приятием. - Я хотел бы написать о жизни и смерти, о великой любви и трагическом выборе, лютой человеческой ненависти и недосягаемой чести, о том, где проходит граница между честностью и подлостью, ложью и правдой... – он глубоко вздохнул и опустил голову. – А не о дерущихся сковородками кумушках.
– Нужно писать о том, чего хотят ваши зрители, – ответил я.
– Бa-a-a, - протянул он задумчиво. - Но чего они хотят? Хотел бы я знать...
– Мы ваша аудитория, - сказал я с улыбкой. - Итак, сначала попробуйте удовлетворить нас, а потом само пойдёт... Прежде всего, не задавайте много вопросов, особенно тех, на которые трудно найти ответы. Мир и так слишком сложен, чтобы ещё и вы смущали людей мудрствованием. Подарите им миг беззаботного веселья и позвольте смеяться над персонажами ваших произведений, чувствовать, что они лучше их...
Девушка поставила перед нами две кружки с неровными краями и кувшин с отбитой ручкой. Риттер снова попытался её шлёпнуть, но на этот раз со столь малым энтузиазмом, что она даже не подумала отскочить. Она улыбнулась щербатой улыбкой и отошла, покачивая бёдрами. Я глотнул пива и поморщился.
– Грязные кружки, старый кувшин, разбавленное пиво, беззубая подавальщица - просто напишите об этом. Смело, с открытым забралом, обличайте язвы нашего времени.
– Очень смешно, - буркнул он, ныряя усами в пиво. Я видел, что он не уверен, говорю я серьёзно или потешаюсь над ним.
– А если я напишу пьесу о еретиках? - Он придвинулся поближе ко мне и понизил голос. – О том, как они выдумывают свои ужасные мерзости, а затем, исполненные раскаяния, горят в спасительном огне очищения? Спасительный огонь очищения, - повторил он немного тише, видимо, чтобы запомнить формулировку.
– Напишу об убийственных интригах и подлых кознях. – Очевидно, он загорелся идеей. – Расскажу о любви невинной девицы к парню, который окажется тайным еретиком. Он пытается осквернить её душу и тело, но она выдаёт его правосудию, поскольку любовь склоняется пред христианским долгом...