– Такая кожа, как на мой вкус, казалась бы излишне синеватой, - пошутил я, но Куфельберг посмотрел на меня с упрёком.
– Скоро сами увидите, - заявил он. - Я ручаюсь, что сердце ваше забьётся побыстрее. У всех начинает колотиться...
Мы оставили рыжебородого актёра возле забора и вошли в сарай. На сколоченной из свежих досок сцене уже стояло несколько комедиантов, другие сидели на скамейках, ожидая своей очереди. Пока большинство из них не были наряжены, что не удивительно, поскольку костюмы были не дёшевы и, как правило, не использовались на репетициях, а только во время выступлений.
Женщину, о которой говорили Риттер и Куфельберг, я увидел сразу. Трудно было бы не обратить на неё внимание, в толпе актёров она сияла, подобно солнцу. Высокая, с длинными волнистыми волосами цвета спелой пшеницы и алебастровой кожей. Она была одета в голубое платье, которое открывало стройную шею и плотно облегало высокую грудь.
– Вы дали роль женщине? - Ошарашено прошипел я на ухо Риттеру. - Люди епископа с вас шкуру сдерут!
Да, до нас дошли слухи о театральных новинках из столицы, где женские роли стали поручать женщинам, но епископ не скрывал, что считает это оскорблением приличий, и женские роли должны были исполнять одетые в платья юноши с высоким голосом. Всё для того, чтобы не оскорбить общественную мораль и не сеять зло среди наших овечек.
– В противном случае мы не имели бы средств, - прошептал в ответ Риттер. - Взгляните, это её отец. – Он осторожно указал мне на толстого мужчину в чёрном кафтане. - Уступил капризу дочери... Пусть девушка наслаждается театром, пока может, потом эту роль всё равно получит молодой Вернер.
– Я надеюсь, вы сказали ей об этом?
Риттер посмотрел на меня искоса и ничего не ответил.
– О, - сказал я. - Тогда не завидую вам, потому что девушка выглядит так, будто знает, чего хочет...
– О, да. "Слабость, имя твоё - женщина", - процитировал он одну из своих пьес. - Отца обвела вокруг пальца. Жаль только, что старик ходит за ней по пятам, так что никто из нас даже не смеет мечтать, чтобы провести с ней хоть миг наедине.
–А она? Не отказалась бы от этого? – спросил я, поскольку знал по опыту, что женское коварство способно справиться с любым стражем.
–Да черт её... простите, знает, - проворчал он. - Ей двадцать лет, и, похоже, отец хочет выдать её за дворянина хорошего рода. Богаты-ы-й, – протянул он, дополнительно понизив голос. - Рано или поздно, купит себе зятя.
Илона воздела руки к небу и, глядя куда-то вдаль, взмолилась Богу в тоске по любимому. У неё был довольно низкий, но приятный голос, и, если только моё неискушённое ухо могло должным образом судить, прекрасная дикция. Остальные актёры стояли и смотрели на неё, как на картину, а молодой человек, стоящий рядом, даже прикусил высунутый кончик языка. Я усмехнулся.
– Кровь не водица, – заметил я. - Взгляните на этого парня. – Я незаметно указал на молодого человека.
– Иоганн Швиммер, - Риттер усмехнулся. - Сейчас на сцене представляют пару любовников, и я уверен, что он продал бы душу дьяволу... ой, извините... - он глянул на меня с тревогой, но я не отреагировал на его оговорку, - чтобы только искусство превратилось в реальность.
– У него есть шансы?
– Где там! - Риттер махнул рукой. – Совершенно нищий. Даже живёт у знакомых. Старый Ульрих скорее его убьёт, а её упрячет в монастырь.
– Ульрих? А как полностью? – Поинтересовался я.
– Ульрих Лёбе, - сказал Риттер. – У него три магазина и склад в порту. Богатый старик... Получить бы Илонку, чтоб грела постель, и деньги старика, чтоб грели кошелёк... О, мечты! - Он театрально вознёс взор к потолку.
– Я гляжу, сентиментальный у вас характер, – поддел я его.
– Сантименты сантиментами, а есть-пить что-то надо, – ответил он, пожимая плечами. – И, в конце концов, разве не говорится в Писании:
Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю?
Полагаю, с ней я мог бы размножаться сколько влезет, день и ночь. С наполнением тоже проблем бы не было. Только уж не земли, ясное дело…
Я рассмеялся.
– Что-то мне кажется, не только Иоганну Илонка запала в душу, - заметил я.
– Да всем нам... - развёл он руками. - А вы что? Так в себе уверены? Инквизиторы вылеплены из другой глины, чем остальные мужчины? – Спросил он почти обеспокоенно.
– Глина, может, и та же, да обжиг другой, а гончаром изволил быть сам Господь, - сказал я полусерьёзно, полушутя. - В любом случае, вспомните слова Писания: