Почему-то на рабочих местах не было Халина и Любимовой. Без Оли редакция спокойно могла бы обойтись ещё неопределённое время, но без главного редактора никак и дня. В чём-то я, как Димкин зам, мог его заменить, но не во всех делах.
Надо было подписать ведомость на зарплату, отобрать материалы в номер, ехать на совещание в Управление культуры и так далее. Если бы Димка был в отпуске, то я заменял бы его по приказу, а так… Нельзя.
Я вначале решил, что Халин "гудел" всю ночь дома, вместе с Олей, и потому проспал. Решил его не беспокоить до полудня. Ну, а после пришлось звонить.
Телефоны Халина, сотовый и домашний не отвечали.
Это уже становилось проблемой. Надо было спасать положение. Пока об отношениях Димки с Олей знал только я, но вот после такого явного факта, как одновременное отсутствие на службе их обоих, пойдут пересуды. Недостающие звенья цепи свяжут в одно целое, и всем всё станет ясно. Внеслужебные романтические или ещё какие иные отношения…
Димке придется плохо. Надо его выручать.
Собрался было ехать к Халину домой, вдруг, он чего доброго так и дрыхнет там с Олей, но тут зазвонил телефон на столе главного редактора. Ближе всех оказалась Говорухина и взяла трубку. После нескольких односложных "да" и "нет" наступила долгая пауза. Затем у Тани вдруг округлились глаза, она побледнела, стала задыхаться и всхлипывать, плечи её затряслись.
Это было так странно, что все разговоры в комнате стихли, корректор Марина Черкашина, дизайнер Лена Дерябина, все наши журналистки — "акулы пера", главбух Александра Ивановна, оторвались от своих бумажек, мониторов и повернулись в сторону Говорухиной. Я почувствовал что-то неладное…
Трубка внезапно выпала из Таниных рук. Наша крепкая и опытная, видавшая виды Говорухина, покачнулась и чуть не упала. Я успел подхватить её под локоть и увидел в глазах такой ужас, что чуть не свалился сам.
Поднялся шум, все подбежали к нам.
— Таня, что случилось? Кто звонил? — раздались выкрики.
Таня молча смотрела на нас невидящим взглядом и беззвучно открывала-закрывала рот.
Принесли воды. Говорухина отпила несколько глотков, громко стуча зубами о край стакана, и чуть-чуть пришла в себя.
— Халина убили, — тихонько сказала она.
Глава 5
— Как это? — мы все, кроме Аллочки опешили и попадали на стулья.
Аллочка устояла и, привычно подкрашивая ресницы, сказала
— Пурга!
На неё не обратили внимания.
Татьяна, запинаясь, медленно выдавливала из себя слова
— Соседи звонили. У Дмитрия Петровича… была выбита… дверь… в квартиру. Соседи увидели, покричали у входа. Никто не отозвался, тогда… они… вошли. Подумали, что… скорее всего… это воры дверь высадили… и обворовали Халина.
— А это совсем не воры были, — Таня всхлипнула и тихонько завыла.
На меня навалилось жуткое чувство потери. На сердце стало так тяжело, как будто кто-то сжал его в кулаке, как резиновую грушу. В комнате повисло ошеломлённое молчание.
— Соседи… зашли… в комнату, а там… на диване… Халин лежит. Весь в крови. Зарубленный. Господи! Ужас-то какой!
Шоковое состояние. Дышать не могу. Что делать, куда бежать, не знаю. Всё поздно! Эх-х!
В комнате происходит медленное и мучительное осознание страшной новости — мы теперь сироты… Все!
До Аллочки, наконец, дошло, что всё происходящее явно не представление и совсем не "пурга". "Подарочек" перестал краситься и растерянно захлопал глазами.
Какая ужасная смерть! За что? Что это за мир такой? Кто мог так зверски убить нашего замечательного и доброго Димку? У него нет, и не могло быть врагов, желающих ему смерти. Да и газета наша самая безобидная. Никогда никому не досаждала, ни на кого не наезжала. Не за что тут было кого-то убивать.
Через несколько минут, когда отпустило оцепенение, мы все почему-то собрались у Димкиного стола и стояли молча. Слышно было только жужжание одинокой здоровенной мухи, летающей под потолком, да всхлипывания Тани. Дышалось с трудом, хотя все окна были открыты, а в углу комнаты занудно гудел вентилятор.
От завядшего букета цветов, стоящего ещё с пятницы на столе главного редактора, пахло кладбищем…
Удар оказался слишком сильным. Говорить никто не мог. Все тупо смотрели друг на друга и переваривали услышанное. Женщины платочками прикрывали рты и ими тут же, забывшись, вытирали глаза.