Лавим болтал без умолку, перескакивая с одной темы на другую. Кельда слушала его в пол-уха, думала о тюрьмах и темницах и не могла понять, каким образом Хаук сумеет узнать, что кто-то спешит ему на помощь?!.
«Но он должен знать, – думала она. – Он должен знать, что Тьорл его ищет». Она погладила рукой ножны Королевского Меча. Он, Хаук, конечно же, знает, что его освобождение зависит от этого Меча.
– …И разумеется, если понесешь солнечный свет в кадушке, она должна быть очень плотно закрыта, разве не так?
«Если Хаук жив, он знает, что его ищут, – думала Кельда. – Но жив ли он?» Она вспомнила о маге, о пирамиде на поляне и о Станахе Она закрыла глаза и уткнулась лбом в поднятые колени.
Она попыталась услышать голос Хаука. Ей казалось, что, если она еще может слышать голос Хаука, значит, он жив. Если она еще видит его глаза, то он должен быть живым.
Кельда мысленно стала восстанавливать те мгновения, когда Хаук, такой вежливый и добрый, говорил с ней, она уже не помнила о том, что в действительности она тогда его испугалась.
– …И им, конечно, необходимы непрозрачные кадушки, может быть, покрытые свинцом или чем-то вроде того, чтобы свет не просачивался из них. Хмммм. Я буду весьма удивлен, если они все это учли.
Кельда погладила ножны Меча. Королевского Меча, как называл его Станах. А для Кельды этот меч всегда будет мечом человека, который рискнул ее жизнью ради игры, а затем играл своей жизнью ради ее жизни.
Неожиданно зашуршали кусты; Лавим быстро сгреб разложенные на валуне камни и ссыпал их в сумку. Кельда оглянулась и увидела стоящего позади нее Тьорла. Она хотела было подняться на ноги, но эльф жестом остановил ее.
– Мы останемся пока здесь. А ты, Лавим, пойди и найди Станаха. Кендер пристроил за спиной свой хупак.
– Конечно, Тьорл. А что там?
– Да вроде ничего. Иди и найди Станаха. Только смотри не заблудись. Очень прошу тебя об этом.
Радостно улыбаясь, встряхивая на ходу свою сумку, кендер пошел по тропе к реке.
– Когда я подходил, слышал: он тут что-то рассказывал, – сказал Тьорл. – а о чем, если не секрет?
Кельда улыбнулась:
– О Торбардине и о солнечном свете в покрытых свинцом кадушках.
– Солнечный свет в кадушках?… – У Тьорла просто отвисла челюсть.
– Для чего?
– Для садов. Он говорит, в Торбардине очень много садов. И еще он говорил, что Торбардин – это не один город, а несколько городов. Это правда?
Эльф пожал плечами:
– Не знаю. Города внутри горы? Просто не представляю, как это может быть! А ты ведь сама знаешь, чего стоит болтовня кендеров.
Тьорл провел пальцем по тетиве лука. Кельда, помолчав, спросила:
– А где Станах?
– Там, на тропе. Пошел на разведку.
– Наверное, нам тоже надо пойти за ним?
Тьорл прислушался. Он ничего не услышал, кроме шума ветра в ветвях деревьев, но на всякий случай внимательно осмотрелся.
– Скоро пойдем. Тропа здесь идет вверх. Отдохни немного.
Кельда молча кивнула. Тьорл смотрел, как солнечный свет золотом красит ее волосы.
«Итак, кадушки, – говорил сам себе Лавим. – Может, они их сделали, а может, и нет. Но ведь никогда не узнаешь, можно ли что-либо сделать, пока не попытаешься это сделать, так?»
В вершинах деревьев вздыхал ветер. Лавим быстро шагал вверх по тропе. «Правильно, – думал он. – Разумеется, если у них там, в Торбардине, сады, они должны были что-то придумать насчет света».
Лавима уже не тревожило то, что он стал постоянно разговаривать сам с собой. Кроме того, он получал от этого такое же удовольствие, как от разговора с кем-либо другим. Да куда большее удовольствие! Сам себя он никогда не прерывал. А то ведь и Станах, и Тьорл, кажется, тоже – они ну просто удовольствие получали, прерывая его на каждом слове! Кельда, правда, иногда выслушивала его рассказы до конца… В общем, он радовался тому, что научился разговаривать сам особой. Он задавал себе вопросы и получал дельные ответы.
Он сошел с тропы там, где сломанный куст и примятая трава указали ему на то, что здесь прошел Станах.
Вот уж правду говорят, «топает, как гном»! Станах протоптал такую широкую тропу, что даже слепой мог увидеть, где он шел. Они ужасно неловки в лесу, эти гномы, ведь верно?
Вскоре Кендер увидел каменистую поляну. Лавим усмехнулся: «Готов спорить, он шел именно этим путем. Почему же он не оставил какой-нибудь прутик на тропе? Или какой другой знак? Ладно, спрошу его, как только встретимся».
Он вскарабкался на большой валун и осмотрелся. О да, Станах здесь, конечно, был. Некоторые камни перевернуты, лишайник с них прямо-таки содран. Лавим встряхнул головой. Яснее некуда, вот он, знак: Я ШЕЛ ЭТИМ ПУТЕМ.
Солнечный свет отразился от чего-то гладкого, красно-коричневого, лежащего между камнями. Лавим спрыгнул с валуна, подошел и вздрогнул: флейта мага! Он глубоко вздохнул, а затем протяжно свистнул. Флейта мага! Вот это находка!
Лавим поднял флейту и поднес ее к губам, ему не терпелось сразу же узнать: научит ли его флейта хорошо петь. Он попытался сыграть одну ноту, потом другую. И вдруг остановился, пораженный.
«Почему, – подумал Лавим, – Станах оставил флейту здесь? Он ведь всегда так старался не потерять ее и вдруг бросил ее здесь».
Кендер потер флейту пальцами, затем положил ее на ладонь так, чтобы на нее падал солнечный свет, полюбовался, глядя, как играют на дереве красные и коричневые блики. Неужели гном просто уронил ее?
Лавим фыркнул. Невозможно! Это же флейта Музыканта, и к тому же, как сказал Станах, магическая флейта! Два дня носить флейту на поясе, каждые пять минут проверять, не потерялась ли, а потом вот так просто взять и уронить?!
Кендер вгляделся в камни у своих ног. Здесь был кто-то еще. Точно! Около маленькой сосенки следы. Тьорл ведь здесь не был. Тогда кто? Кендер опустился на колени и, растопырив пальцы, приложил руку к следам. Один шире, чем другой, но оба одинаковой длины. Ясно, это тоже гном. Другой гном.
Но откуда взялся другой гном здесь, в лесу?
Тейвар!
– Правильно, – сказал сам себе Лавим. – Тейвар. Из этого следует…
Лавим зажал рот ладонью и огляделся вокруг. В подлеске вздыхал ветер. Река в долине что-то шептала и смеялась. Сойка, шумно хлопая крыльями, бранилась с кем-то на вершине дуба. Вокруг никого не было, и всетаки он услышал голос – глухой, как шум ветра или далекая песня флейты.
Лавим, слышишь: Станах в беде.
Кендер глянул на долину, потом посмотрел на заросли кустов у тропы.
– Где ты? – громко спросил он. – Кто ты и откуда знаешь, что Станах в беде?
Ты должен помочь Станаху, Лавим.
– Да, конечно, но… Подожди-ка минутку! А может быть, ты – один из тех…
Это сделал тейварец.
– Но как я узнаю, что ты нам не враг?
А почему я говорю тебе, что Станах в беде?
– Но почему ты не хочешь сказать, кто ты? И где ты?
Я сзади тебя.
Лавим обернулся. Сзади него никого не было. Лавим завертел головой во все стороны; Никого нет. Но не мог же он слышать голос, если некому было говорить? Или он снова начал разговаривать сам с собой?
Но это не его голос!
Лавим зажмурился, стараясь вспомнить, как звучал его голос, когда он разговаривал сам с собой. (Мысленно разговаривал, напомнил он себе.) Вспомнить не удалось и, решив, что это означает: он только что не разговаривал сам с собой, – кендер открыл глаза и снова внимательно осмотрелся.
Теперь слушай…
Голос доносился как бы отовсюду; сейчас он изменился, стал твердым, как сталь.
Лавим, ты звал меня. Теперь слушай меня! Иди за Тьорлом!
Кендер вздохнул. Если он сейчас все же разговаривает сам с собой, значит, он перенял у Тьорла и Станаха их дурацкую привычку перебивать говорящего.