— Знаешь, Бог во мне. Но мне просто не удается облечь свои чувства и уверенность в понятную всем форму.
Они оставили сад позади и добрались до широкой площади с колодцем. Мишель села на каменный парапет и подняла взгляд к небу. Стоял чудесный летний день. Высоко в небе ползли крошечные перистые облачка. Женщина вытянулась и легла на парапет, подложив руки под голову.
— Когда я была еще маленькой, мы с сестрой часто так лежали. Смотрели на облака и рассказывали друг другу о своих мечтах и надеждах. Ложись за мной, голова к голове, и поговорим.
От мысли, что придется лежать рядом с женщиной, Люку стало нехорошо.
— Не бойся, что ж в этом такого? Ты должен чувствовать себя свободнее, если хочешь когда-нибудь стать выдающимся человеком.
Мальчик неловко забрался на парапет. Не хватало, чтобы она считала его трусом или дурачком. Но чувствовать себя свободнее он не стал.
Камень был теплым и приятным. Он улегся и мягко толкнулся об ее голову. Мишель подвинулась. Лицо ее было совсем близко. Так близко, что разглядеть его целиком было невозможно. Вокруг глаз у нее были крохотные морщинки — раньше он их не замечал. Его лица коснулось ее дыхание: пахло ванилью. Иногда она принимала несколько капель из темного флакончика. Вероятно, лекарство какое-нибудь.
— Я очень мало тебя знаю, спаситель мой. Ты не хочешь рассказать мне что-нибудь о себе?
Люк откашлялся. Во рту пересохло.
— Да нечего особо рассказывать, — с трудом выдавил он, одновременно думая о том, что ему нравятся ее глаза — самые красивые глаза, которые он когда-либо видел. Точнее, он никогда еще не видел глаза женщины настолько близко. Только мамины.
— М-да, не очень-то ты разговорчив. У тебя есть братья и сестры?
Люк покачал головой.
— А у меня есть сестра, она старше меня почти на год. Мы всегда были вместе. Во всем она была лучше меня. В детстве она порядком меня мучила. А теперь я по ней скучаю. Лилианна пошла далеко. Она всегда хотела стать известной. И у нее это получилось. Она — комтурша провинции Друсна. А я… Я — рыцарь, который только что окончил год смирения, поскольку допустила ошибку в битве.
Люку показалось, что она не очень-то похожа на раскаявшуюся грешницу. По крайней мере, в ее голосе не было сожаления, когда она рассказывала о своем наказании. Что же она сделала? Неважно, что бы там ни было, он понял, что даже теперь, после года смирения, она не жалела об этом.
— Лилианна в детстве всегда была заводилой, просто одержимой. — Мишель рассмеялась. — А знаешь, чем она была одержима? Муравьями!
Мальчик поглядел на Мишель, широко раскрыв глаза. Он при всем своем желании не мог себе представить, что комтурша могла делать с муравьями.
— В саду моего отца жили два муравьиных народа: рыжие и черные. Рыжие муравьи были крупнее — настоящие воины, с толстыми телами и мощными клещами. Но их было гораздо меньше. Все наше детство оба муравьиных народа вели между собой войны. Частенько мы часами наблюдали за ними. Рыжие были намного храбрее. Но чаще всего они проигрывали. Лилианна была убеждена в том, что можно многому научиться у муравьев — тому, как они воюют, как маршируют, как сражаются, почему иногда побеждают рыжие, хотя черные обрушиваются на них с огромным численным превосходством. Она сделала из этого целую науку. Однажды она отлупила меня, потому что я вмешалась в одну из битв и раздавила пару сотен черных муравьев. Тогда сестра злилась на меня целый день.
Некоторое время Мишель молчала, глядя на плывущие по небу облака.
Люк спросил себя, действительно ли можно чему-то научиться у муравьев, и такая мысль показалась ему странной. Но, должно быть, он ошибается, ведь сестра Мишель дослужилась до комтурши.
— Думаю, ее одержимость муравьями даже послужила причиной того, что Лилианна избрала орденскую школу. Ты ведь знаешь, у Нового рыцарства на гербе изображено Древо крови. Орден тогда был менее значительным, чем рыцари Древа праха. Она пошла в орденскую школу на год раньше, чем я. Первые пару недель я просто радовалась, что осталась одна, но затем начала очень сильно скучать по ней.
Люк подумал о том, как сильно он тоскует сейчас по отцу. К горлу подступил комок. Только бы не разрыдаться! Он будет сожалеть об этом до конца своих дней.
— А что случилось с муравьями?
Голос его прозвучал сдавленно. Заметила ли она это?
Мишель вздохнула.
— Рыжие проиграли — их полностью уничтожили.
Они снова некоторое время смотрели на плывущие по небу облака. У мальчика было такое чувство, что Мишель ждет, когда он что-нибудь расскажет. Но он не знал, о чем говорить. Его жизнь была самой обычной, ничем не примечательной.
— У тебя была какая-нибудь мечта, когда ты был еще совсем маленьким? Что-нибудь недостижимое, сумасшедшее, о чем ты думал в такие дни, как этот?
Люк покачал головой.
— Нет.
— Да ладно тебе. У всех есть мечты, — с укором сказала Мишель. И снова рассмеялась. — Я понимаю, тебе, наверное, стыдно об этом говорить. У меня тоже очень смешная мечта была. Если бы ты о ней услышал, ты совершенно перестал бы стыдиться рассказывать мне о своих фантазиях. Ты знаешь святую Урсулину?
Люк на некоторое время задумался. Этих святых чертовски много!
— Это та, которая с медведем, да?
— Да, женщина-рыцарь с медведем. — Глаза Мишель расширились. Казалось, она смотрит сквозь Люка. — Она сражалась в первой войне против Друсны, за которой произошла битва Черных кораблей. Говорят, за свою жизнь она убила семерых троллей.
По ее голосу Люк почувствовал, что она испытывает одновременно восхищение и ужас.
— Я видела троллей, — тихо произнесла Мишель. — В Валлонкуре и лесах Друсны. Они ужасны! Ударом кулака могут размозжить череп лошади. Мне всегда хотелось быть как Урсулина. Смелой, сильной… И на медведе тоже хотелось покататься. — Она рассмеялась, внезапно села и задрала рубашку. — Посмотри на мою спину, Люк.
Мальчик с ужасом смотрел на широкий выпуклый шрам.
— Я танцевала с медведем, — продолжала женщина. — К сожалению, он не хотел, чтобы я каталась на его спине. Я вырастила его, а он встал на задние лапы, обхватил меня передними и едва не убил. Должно быть, я сделала что-то не так. — Мишель опустила рубашку. — Думаю, несмотря ни на что, я попробую еще раз… — Она поглядела на Люка. — Не смотри ты так. Я не сошла с ума! Может, немного упряма. Знаешь, жизнь без мечты жалка. Да и почти неважно, что думают о твоей мечте другие. А теперь твоя очередь. Рассказывай.
— Я хотел быть как отец… — нерешительно начал он. — Всадником рядом с графом Ланнесом. Известным героем. Но теперь все они мертвы…
— Но всадником ты, несмотря на это, все-таки сможешь стать. — Женщина запнулась. — Ты хотел, чтобы отец видел, каким ты станешь, чтобы он гордился тобой?
Люк не был уверен в этом. Он еще об этом не думал. Но похоже… Больше всего ему нравилось делать отца счастливым. Слышать, как он гордо говорит: «Это мой сын».
— Мечты существуют не для других, — осторожно сказала Мишель.
Люк чувствовал, что женщина изо всех сил старается не ранить его чувства неосторожным высказыванием.
— Мечта принадлежит одному тебе, — продолжала Мишель. — Мой отец вовсе не был в восторге, услышав про историю с медведем. Для него я всегда была на втором месте. Лилианна была его любимицей… Но вернемся к тебе. Может быть, есть что-то еще? Что-нибудь совершенно безумное? То, о чем ты едва решаешься говорить?
— Я всегда хотел стать рыцарем и спасти принцессу. От тролля или злого эльфийского князя, который похитил ее, — вдруг вырвалось у него. — Мне хотелось иметь блестящие доспехи и горячую лошадь. И большой меч!
Он запнулся, снова смутившись, так как знал, что эта мечта невыполнима.
— Звучит неплохо. — Мишель заговорщицки улыбнулась. — Не хочу тебя обманывать… Принцесс в наше время осталось немного. И, к счастью, троллей и эльфов можно встретить только в Друсне и во Фьордландии. — Она задумчиво почесала подбородок. — Ты тверд в своей вере?