— Я уже выбрала возлюбленного и поклялась ему в верности. Никто не займет его место.
— Если я правильно поняла тебя, свадьба не состоялась, — напомнила мать.
— Не хватало только клятвы перед Тьюредом. — Она сказала это упрямо и тут же почувствовала, как кровь прилила к щекам.
Мать удивила ее. Она улыбнулась. А потом крепко обняла дочь. Так, как часто делала это, когда Гисхильда была ребенком. Мать пахла так же, как и раньше, цветами персика, розовым маслом и немного чем-то кислым. Эти объятия подействовали. На глаза Гисхильды навернулись слезы, и поделать ничего с этим она не могла.
— Ты очень любишь его, не так ли? — Голос Роксанны снизился до шепота. Темного. Тихого.
— Да, — вот и все, что смогла сказать Гисхильда.
Она напряглась, чтобы не всхлипнуть. Мать мягко погладила ее по спине.
— Ах, девочка моя, девочка. Большая любовь… Самый прекрасный дар и в то же время — проклятие. Я любила твоего отца больше жизни. Как часто он уезжал. Сколько дней я словно не жила. — Она запнулась. — А теперь, когда я знаю… Когда ты сказала мне, что он… Сколько лун я страдала ради нескольких лун счастья. Ты должна забыть его, Гисхильда. Сердце не может тосковать вечно, оно становится маленьким и теряет мужество. Посмотри на меня! — Она отпустила дочь и села на ее постель. — Думаешь, я хотела стать такой, какой стала? Я каждый день осознавала, насколько я плохая королева. Они не хотели меня. Единственные, кто всегда был за меня, — это мандриды. Остальные…
Роксанна беспомощно всплеснула руками.
— Ты видела их. Берегись Гутрума. Ярл Альдарвика — самый ужасный. Пару дней назад он осмелился преследовать меня. Он хотел, чтобы я объявила Гуннара мертвым. А еще он хотел, чтобы я стала его женой. Не по любви! Наверное, он думал, что если будет обладать мной, то его перспективы получить трон увеличатся. Он хочет быть королем и прямо горит от тщеславия.
Гисхильда сжала губы. Негодяй! Во времена ее отца он был незначительным, маленьким дворянином, жившим взаперти в своей гавани. Он возил контрабандой янтарь и радовался, когда двор уделял ему немного внимания. Гисхильда навела о нем справки, прежде чем пришла мать. Он был опасным человеком, знался с ворами и убийцами. Уже сейчас он обладает властью над ней, рассерженно подумала Гисхильда. Хотя ее мать и приехала в Фирнстайн, но именно она, Гисхильда, пошла в ее покои. Потому что Гутрум был прав. Не пристало дочери приказывать своей матери, королеве, явиться к ней, словно та какая-нибудь служанка.
Она была готова вести с ним спор, решительно подумала Гисхильда. В Цитадели ордена она научилась тому, как нужно действовать в подобных случаях, как обращаться с повстанцами и еретиками. Как… Она не сдержала смеха. Вот насколько глубоко укоренились в ней учения рыцарей. В глазах Нового Рыцарства любой фьордландец был повстанцем и еретиком.
— Ты сейчас думаешь о своем возлюбленном?
Вопрос опечалил Гисхильду. Она должна думать о Люке, а не о Гутруме.
— Сейчас я попробую немного поспать. К завтраку меня ждет банда строптивых ярлов.
— Останешься спать у меня?
Сердцем ей хотелось этого, но Гисхильда покачала головой.
— Мне очень жаль, если я разочаровала тебя. Я люблю тебя, Гисхильда. Ты — все, что у меня осталось, и я благодарна Луту, что он вернул тебя. Я знаю, что была плохой королевой. Мое царствование с самого первого дня озаряла несчастливая звезда. Ты можешь получить корону. Для меня она всегда была чересчур тяжела. Но подумай о цене. Ты знаешь, чего потребуют от тебя ярлы, когда ты станешь полноправной правительницей.
Этого она сейчас не хотела слышать. Девушка торопливо попрощалась и вернулась к себе в комнату. В коридорах старого замка было холодно. На стеклах цвели морозные цветы. Было очень мало света. Стояла оглушительная тишина. Ничто не шевелилось. Стражи нигде не было видно.
Гисхильда обрадовалась, когда наконец оказалась в своей комнате. Огонь в камине потух и небольшое помещение было наполнено живительным теплом углей. Пара часов сна — и она предстанет перед ярлами.
Стянув тяжелое одеяло из овчины, она замерла. Простыни под ним оказались в крови. А на подушке лежал маленький белый котенок, который сидел у нее на коленях в пиршественном зале. Ему вспороли брюшко. Окровавленные внутренности опутывали его шею, словно петля.
Она долго просто смотрела на зверя, не в силах закричать или заплакать. Не таким она представляла себе свое возвращение домой, хотя Эмерелль и предупреждала ее. Она хотела сражаться против врагов Фьордландии, а не против собственного благородного сословия.
Наконец она устало опустилась на кресло рядом с камином. В своей постели этой ночью спать она не сможет.
Право предков
Гисхильда надела узкий кожаный камзол со шлицами, брюки для верховой езды и высокие сапоги. Она вполне осознавала, сколь мало соответствовала представлениям благородного сословия о принцессе. И ей было совершенно наплевать. Этой ночью она почти не сомкнула глаз, размышляя о предстоящем утре.
Кормилица признала в ней Гисхильду перед всеми дворянами. Ее старый учитель Рагнар произнес очень волнующие слова и подтвердил, что она именно та, за кого себя выдает. Но больше всего весило слово матери.
Взгляд Гисхильды скользил по собравшимся ярлам. Хотя ее происхождение больше не вызывало сомнений, в воздухе по-прежнему висело почти осязаемое напряжение. В пиршественном зале было много вооруженных людей. Личная гвардия ее отца, мандриды, контролировали все двери. Вдоль стен в полном обмундировании стояла ее эльфийская свита.
Ярлы тоже пришли готовыми к битве, так, как она того требовала. Пришли почти все, кто был вчера. Похоже, некоторые теперь раскаивались. Им было ясно, какие последствия может иметь поступок, подобный той выходке прошлой ночью. Они то и дело беспокойно оглядывались на вооруженную охрану в дверях.
— Ночью кто-то вломился в мой спальный покой, — холодно сказала Гисхильда. — На моей постели была пролита кровь, и не потому, что у меня была первая ночь любви.
Теперь на лицах ярлов отражался ужас. Повисла давящая тишина. Единственными звуками в зале были нервное шарканье сапог, чей-то кашель и тихий перезвон кольчуг. Угли в жаровнях превратились в пепел. От холода изо рта у всех валил пар.
— Кошка, которая вчера в этом зале сидела у меня на коленях, лежала на моей подушке со вспоротым брюхом. Я оценила ваше приветствие, ярлы Фьордландии!
— Никто из нас этого не делал, — сказал седовласый, который еще вчера не хотел ее узнавать. — Ни один ярл не был бы настолько бесчестным, чтобы…
— Вы считаете себя людьми чести? Разве люди чести допустили бы, чтобы мою мать, королеву, назвали шлюхой в тронном зале? Не говорите мне о чести! — Она спустилась с деревянной платформы и пошла вдоль ряда ярлов.
Она была уверена в том, где следует искать, но тянула время, прежде чем дойти до Гутрума.
— У тебя на брюках белая кошачья шерсть, ярл! — громко сказала она, чтобы услышали все в зале.
— Я тоже люблю кошек, так же как и ты, принцесса.
— Я вижу свежие следы крови на твоем рукаве.
— Сегодня утром я разделывал рыбу, — спокойно ответил Гутрум. — Очевидно, я был при этом недостаточно внимателен.
— Дай мне руку!
Он казался удивленным, однако послушался. Она поднесла большую мозолистую руку к лицу и понюхала.
— От тебя не пахнет рыбой.
Гутрум откашлялся.
— Я мылся.
Стоявшие рядом с ним мужчины отодвинулись от него.
Гисхильда увидела маленькие золотистые крошки, застрявшие в бороде. Пролитый желток.
— Похоже, что мыл ты только руки.
Гутрум нагло улыбнулся.
— Остальные мужчины тоже вроде не воняют рыбой.
— Сигурд, что сделал бы мой отец с человеком, который оскорбил Роксанну и пролил кровь в королевских покоях?
Капитан ответил, не колеблясь ни минуты.
— Он велел бы зашить его в мешок из крепкой материи, чтобы утопить во фьорде, как поступают с лишними котятами. Он наверняка не удостоил бы его чести пасть от меча палача.