Машины отогнали с дороги в поле, поставили так, чтобы можно было быстро выехать на трассу. Погасили фары, захлопали дверьми…
Собрались быстро. Нагрудник — четыре-шесть магазинов, нож, запасной фонарь, аптечка. Фляжка с водой…
Сытый лязг железа, жаждущего напиться крови, забрать чью-то жизнь. Затворы досылают патроны в патронники, встают на место…
— Готовность! — скомандовал Котов.
Проверить. Попрыгать. Хлопок по плечу.
— Значит, работаем. Тема, бери винтовку, на крышу машины — секи подходы. Остальные — за мной.
— Есть. Есть.
— Колун — блокируешь улицу. Работаешь гладким, нарез — в крайнем случае.
Глушитель на нарез только один, у того же Котова. Но его лучше не светить. Если всерьез начнется — то нарез засветится, а вот гладкое… пойди, докажи из чего стреляли. А светиться не хочется, хоть и беспредел кругом…
— Есть.
— Малой — здесь. С Колуном. Охраняете машины, смотрите по трассе. Увидите что — тоном отсигналите.
— Есть.
Посмотрел на экранчик телефона — звонка нет. Чего и следовало ожидать. Башлыков все-таки дураком был… набитым. Возможно — в живых уже нет ни Скворца с ребятами ни его самого. Это же… душня, только тихая.
— Работаем под ФСБ.
В Ижевске — они много чего отрабатывали, бегали как лоси по территории Металлургического завода Ижмаш, на котором последний лист стали больше десяти лет назад прокатали. Но это — там, а здесь… черт знает, как покатит.
— И… не мочить направо — налево. Иначе и Скворца…
Сказал — самому мерзко стало. Они на своей земле, б…! Не на чужой, на своей! Но и жизнь такова, что или так… или рожей об косяк. Не получается по-другому, в общем.
Солнце падало за горизонт, по земле поползли длинные, черные тени. Ночь как змея поползла по земле — здесь, в башкирской степи это было не просто удачное, поэтическое выражение. Наступление ночи — было видно, оно ощущалось, тени и в самом деле ползли по земле как длинные черные бесплотные змеи.
Забор был шикарным, как минимум в два кирпича шириной, а то и в три, с широкими, ложеными квадратом колоннами. В таком заборе — не было никакой нужды, кроме одной — показать богатство хозяина. Здесь, из того кирпича, который маханули на забор — можно было еще два дома выстроить.
Тихо приставили лестницу, Котов полез наверх. У него было ружье с глушителем и никто не знал, как с ним обращаться лучше, чем он сам. У такого ружья другой баланс, надо чтобы руки к нему привыкли…
Собака уже мчалась… она не рычала и не лаяла, отличная охранная собака, мохнатая, по пояс человеку. Котов выстрелил — раз, два — собака визгнула и успокоилась. Через стену — лезли уже другие…
Дом. Тесные для такой махины коридоры, темнота. Самое хреновое — вместо дверей какие-то плотные занавеси и не видно ни хрена и пуля — прошибет как копье — паучью сеть. Очень осторожно надо около таких вот "дверей".
Крик, визг… Кто был в Афганистане и в Чечне знает, что это такое. Тут, как и положено мусульманам, проживало целое семейство. Много баб и еще больше — детей. Бабы черные как вороны, крикливые, шумные. Цепкие. Дети — не лучше. Крик, визг на непонятном языке, удары — что баба, что ребенок сильно не ударят, но подобраться вплотную и выстрелить или сорвать чеку с гранаты — запросто. Кто из них погибнет при этом — плевать, они фанатичны, не рассуждают лишний раз, с ними невозможно договориться. Они ненавидят — на самом деле ненавидят, в России начала двадцать первого века это чувство редко встречается — кристально чистая, ничем не замутненная ненависть. А тут — ненавидят. Они — чужие.
— Тема! Собери все в комнату! Гони их, б…
— Что здесь происходит?
Котов повернулся.
— ФСБ. Вы то нам и нужны…
Духовный лидер ваххабитов и салафитов Башкирии оказался совсем не таким, каким его представлял Котов. Высокий, ростом с него благообразный и крепкий старик, лет семидесяти, с седыми волосами, средней длины седой бородой и умными, понимающими глазами. Котов совсем не хотел убивать его. И не был уверен, что сможет это сделать, когда будет нужно. Скворец — он убил бы. Потому что был в Чечне. А он, Котов, нет — и в этом разница. Только непонятно — делает ли это его плохим русским — или нет? Наверное, нет — а с другой стороны — эти то не стесняются. Детей убивают, стариков… всех.
Котов остро ощущал свою беспомощность. Лучший (гражданский) стрелок в их небольшой группе, бывший контрразведчик — у него не было чисто военного опыта, опыта командования людьми. Того опыта, который был у Скворца. За Скворцом — люди шли потому, что это был… Командир. Именно так — с большой буквы К. Котов командиром не был — но Скворца и братьев надо было вытаскивать и кроме него — сделать это было некому. Все остальные тоже это понимали — лучше, чем Котов продумать операцию не мог никто.
Машины остановились посреди поля, на холме — так чтобы было видно со всех сторон как минимум на километр. Башкирия — это огромные пространства, лесостепь, настоящие леса начинаются севернее, здесь, у Уфы это лесостепь. Дорога идет как на огромных "русских горках" — то вверх, то вниз, плавно, но с большими перепадами. Около дороги — попадаются придорожные кафе, в основном приличные, кирпичные, с нормальными стоянками. Деревни — тоже приличные, много каменных домов с коваными оградами, много скота, импортная техника. Как-то — тут получалось жить лучше, чем во многих сельских местностях Центральной России, где Котов тоже бывал и не раз.
— Машину поставь носом к дороге, — приказал Котов, — выходя из головной.
Приказ был исполнен.
— Теперь. Сотовые достали — и мне в сумку. Живо! Все! Сотовые сдать!
— Это зачем? — вылез Тема.
— За Удмуртией[24]. Сдать, сказал…
Недовольно ворча, сотовые все же сдали.
— Так… стоять будем здесь, пока рак на горе не свистнет. Или пока я не прикажу делать ноги. Дежурные смены по два человека — на стреме. Остальным — дрыхнуть. Может быть — придется ночью работать.
— А пожрать?
— Кто желает — не вопрос.
— Я там на дороге кафушку видел…
— Отставить. Через это кафушку — тебя и выцепят.
Не тормози — сникерсни…
Котов посмотрел на часы. Первые пять минут каждого часа — окно связи, после каждого активного сеанса — придется перемещаться. Инициатор звонка он, каждый раз он будет звонить с разных сотовых. Один звонок — и аккумулятор долой, как работает СОРМ, он знает как никто другой. Абонент всегда один и тот же — Башлыков. Еще неизвестно — до чего он добазарится с местными фейсами[25]. Похоже, вся республика тут как пороховая бочка.
Так все и есть. Никому не хочется будить лихо, пока оно тихо. Всем хочется получать зарплату, очень неплохую в последние годы и заниматься всякой мелочевкой. Кто-то что-то сказал лишнее — вызвал, беседу провел, через прокуратуру предостережение оформил. Вот только г…о какое получается — у вахов[26] по мелочам не получается. Постоянно их несет — зарезали, подожгли — тут недалеко и до захвата заложников или взрыва на улице. И договариваться не получается, как с "русскими фашистами" — мол, ты нам работу по мелочам обеспечиваешь, а мы на все остальное глаза прикрываем. Не получается.
Скворцов порылся в сумке, которую он называл "спортивной", ездил с ней на соревнования. Достал плитку шоколада — белорусский Спартак, горький, настоящий — в России такой не делают, бадяжат только так. Бутылку воды. Посмотрел на багажник Патриота, тяжело вздохнул…
Скотч с треском поддался под зазубренным лезвием ножа. Котов помог заложнику сесть, разломил пополам шоколад. Протянутая рука с половиной плитки осталась висеть в воздухе…
— Послушай, ата[27]. Мы друзьями не будем никогда. Но из уважения к твоему возрасту — возьми, съешь. Благодарности не надо.
Старик поколебался, но шоколад взял. Говорить первым никто не хотел.
— Я из Ижевска — нарушая правила конспирации, сказал Котов — знаешь, что там у нас было? Пятьдесят человек — в мясо.
Старик не ответил.
— Я не злой человек. На самом деле — не злой, нахрен мне все это надо. Но вот ты мне скажи — когда в моем городе пятьдесят человек в мясо — я что-то должен сделать, а? Или я должен просто своих закопать, утереться и дальше жить, а?
24
Кто не удмурт — не поймет. У удмуртов очень популярен вопрос "зачем", они им подменяют вопрос "почему".