Выход на пожарную лестницу, конечно же был закрыт… это в Америке он открыт, потому что там закон, а здесь что с гарантией не вынесли, нужно не только замок, тут и растяжка не помешает. Выстрелил, саданул по замку со всей силы — не выдержал. Внутри — никого.
Прислушиваясь, принюхиваясь — вниз. Не быстро — но и не медленно, как раз для того, чтобы не задерживаться, но и чтобы ха топотом собственных ног не пропустить врага…
Замок на улицу — высадил двумя выстрелами — тихо звякнуло. Вышел…
Тихо. Никого. Только какой-то мусор, строительный, оставшийся еще со времен строительства, какие-то контейнеры, высокий забор с колючей проволокой. В углу — накрытая плотной попоной-чехлом машина, судя по очертаниям — Майбах. Угнанный, наверное. Или кто-то из чиновников светиться боится. Не его машина. Ему бы сейчас Ниву… белую, джип какой-нибудь простенький. Сказал бы большое человеческое спасибо.
Плохая машина… Заметная…
Ножом обрезал большой кусок попоны, чуть ли не половину. Сама машина ему ни к чему — а вот несколько метров плотного, не пробиваемого режущей до кости колючкой — ему будет как нельзя кстати. Мелькнула мысль написать на капоте ножом бранное слово — но эту мысль он отверг. Это — детство…
Бросил на проволоку, маханул — в одно движение — как советские разведчики в сорок третьем через нейтралку. Пришел на колено…
Двор. Какие-то джигиты… Даже подростки… малые совсем.
Прежде чем кто-то пришел в себя от удивления — он скорыми, волчьими прыжками бросился прочь. За ним побежали — не стреляя, просто отреагировали, как кошка реагирует на бегущую мышь. Но им его не догнать…
Проскочил один двор. Второй. Выскочил на улицу, небольшую, зеленую. Совсем рядом — открытое кафе, столики перевернуты, пластиковые стулья сломаны, кто-то лежит…
Открытый Иж-фургон на базе старой Лады-четверки. Водила за рулем, еще один ублюдок рядом — вон, автомат. Ствол из окна торчит. Еще двое в кузове, один с автоматом, другой с мегафоном, вещает, тварь…
— … А здесь еще есть настоящие мужчины, или только что остались бараны, годные на шашлык! Русисты вошли в Махачкалу, они убивают ваших братьев…
Вскинул пистолет. Одна из стрелковых стоек — стоя, чуть подавшись вперед всем телом, руки максимально вперед, пистолет в двух руках, голова вжата в плечи… Снял — в четыре выстрела, как на стрельбище. Говорят, что надо стрелять дабл-тапом, в две пули для верности — но это все ерунда полная. Это для гражданских в тире… а их учили, что каждый патрон ты понесешь сто километров на хребте и только потом — выстрелишь. Поэтому — только одна пуля — на каждого.
Бросился вперед, рванул на себя водительскую дверь. Штука к рублю, что водила непристегнут, джигитам западло пристегиваться. Так и есть… молодой совеем. Хватанул на куртку, выбросил на асфальт, мертвый, тяжело раненый — уже не важно. Сел за руль, не обращая внимания на мертвеца рядом и залитое кровью сидение, повернул ключ в замке зажигания, молясь, чтобы не был посажен аккумулятор — тогда будет бойня, придется убивать всех тех, кто гонится за ним, а там пацаны совсем… может поумнеют еще. Мотор — словно Бог, Аллах или кто там наверху услыхал молитвы — схватился с полтычка, закашлялся. Переключив передачу, он топнул на газ… и выбежавшим в азарте погони на улицу волчатам в добычу достался лишь труп своего сородича, убитый выстрелом точно в переносицу…
Машину остановил в квартале, резко свернул, увидев густо растущие деревья. Вышел, огляделся — никого. Можно приниматься за работу. Мародерство, конечно, наказуемо — но позаимствовать оружие и средства выживания у врага — святое дело, а не мародерство.
Из трофейного оружия — отобрал автомат Калашникова, который на вид выглядел более ухоженным и новым — семьдесят седьмой год выпуска. Забрал все патроны, какие были. Сайгу двенадцатого калибра — выбросил, она ни к чему. В карман сунул старый ПМ с запасным магазином — с трупа полицейского сняли, не иначе.
Деньги, немного, но пригодятся. Три сотовых — в карман, потом разберемся, ноша невелика, но может пригодиться. Небольшой рюкзак. Мегафон в сторону. Шоколадки Сникерс… опытные, либо старшие подсказали. В карман…
Преодолевая отвращение, набросил на плечи куртку. Снял меньше всего запачканную головную повязку — шахаду и повязал на голову…
На дороге послышался шум. Он присел на колено, направив в сторону опасности удлиненный глушителем ствол. Никогда нельзя использовать оружие, в работоспособности которого ты не убедился лично.
Проехали…
Автомат он опробовал несколькими выстрелами и короткой очередью чуть дальше, около какого-то небольшого, провинциального вида стадиона. Остался доволен…
Выбрал позицию, присел, подождал минут десять. Кажется, за ним никто не шел…
Побежал дальше. С треском проломился через низкорослые, заплеванные кусты — и почти в упор наткнулся на какого-то парня. Он стоял у открытой двери машины и отбивал ногой в такт какую-то музыку…
Как будто вокруг — не шла война.
Увидев человека в повязке с шахадой, он не удивился. Шагнул вперед, совершенно без страха в глазах…
— Дир цъар Али буго.
Черт… Джинн шагнул вперед.
— Дун Мурад йиго.
Русский ударил его ногой в пах — и прежде чем дагестанец согнулся от боли в размозженной мошонке — сломал ему шею.
Ему просто нужна была машина. И не нужен был лишний свидетель. Он поступил так, потому что его учили поступать именно так, на инстинктах, не раздумывая. Конечно, его учили поступать так с врагами, с гражданами других стран — но в таком случае, ни его, ни всю группу просто не следовало посылать сюда. Тот, кто открыл клетку со львами и выпустил голодных зверей в город, должен отвечать за последствия.
Черт…
На заднем сидении — девчонка, белая как мел, не успевшая одеться. Трясясь от страха, она смотрела на него. В отличие от своего парня, не слишком то умного, она понимала — все. Не перегнули палку — а сломали ее. И теперь русские будут убивать всех, просто за то, что дагестанец, изводить под корень весь народ. Тысячелетняя историческая память властно говорила в ней, напоминая о том, что мелкие и злонамеренные народы великие империи просто стирают с лица земли, уничтожают до последнего человека, чтобы не сохранилось даже памяти о них…
Вот только Джинн не хотел ее убивать. Он давно перешел черту — но даже то, что он только что сделал — было ему неприятно. Что же до убийства женщин и детей…
— Сотовый рахла, — грубо сказал майор.
Дрожащими руками, девушка протянула сотовый.
— Баче гьаниса!
Джинн повернул ключ в замке зажигания — и мотор отозвался радостным рыком, приветствуя нового хозяина…