Все вроде бы просто — но как только доходит до дела — возникают нюансы.
Необстрелянные, неопытные солдаты — боятся своих танков, тем более таких громадных как ИС-2 больше, чем противника. За танком можно и нужно укрываться при обстреле — но при этом нужно быть всегда начеку: танк может начать маневрировать, и можно попасть под гусеницы. Нужно вообще понимать, как и куда может пойти танк, чтобы не попасть под него и не мешать ему. Нужно знать, где и как располагаться на танковой броне во время движения, чтобы иметь возможности для наблюдения и обстрела — но в то же время не скатиться с брони и не попасть под гусеницы. Если танк начал стрелять — то нужно открыть рот, иначе можно вообще оглохнуть. Нужно знать, где может пройти танк, а где не может, чтобы взаимодействовать с экипажем танка, указывая ему дорогу. У зачистки зданий — есть тоже свои особенности, без знания которых будут потери.
С танками тоже проблемы. Насыщенность линии обороны фаустниками столь высока, что полностью избежать попаданий почти невозможно. Появились какие то ракетные установки с электрическим… что ли пуском — которые пробивают лобовую броню ИС-2. Значит — нужно укреплять броню для преждевременного подрыва фаустпатрона — для этого годятся мешки с галькой, каменистой землей, кроватные сетки и детали кроватей, листы брони с трофейной техники и своих подбитых танков, если есть. Зенитный пулемет можно прекрасно использовать для борьбы с фаустниками: мощный ДШК пробивает стены. Но для этого его надо оснастить щитом: фаустники тоже не дураки, они действуют в связке с пулеметчиками и автоматчиками, которые прикрывают их выход на позицию. На танке нет скоб для того, чтобы танкодесантники могли держаться в движении — надо наварить. И много других, мелких нюансов — которые в сумме дают либо победу, либо поражение.
Прошляков занимался подготовкой танкодесантников и взаимодействием с экипажами танков, «горелый» старшина Тихомиров, чей танк не подлежал восстановлению как раз из-за этой новой ракетной установки — занимался танками, матеря и гоняя в хвост и в гриву рембатовцев. За несколько дней, оказывается можно много чего сделать: опыт не передашь, конечно — но опыт только в бою зарабатывается, словами его не передашь. По крайней мере, сделать так, чтобы эти солдаты были хоть немного более готовы к встрече с коварным, изощренным, много чему научившимся за годы войны противником, воюющим на пороге своих домов… они смогли — сделали все, что было в их силах. И даже немного больше…
Сейчас, Прошляков с тоской смотрел на ополовиненную банку тушняка перед собой. Больше половины за раз он съесть не мог — рвало. Вообще… плохо дело. К своему телу он привык относиться в приказном порядке, а сейчас… сейчас оно подло предавало его, раз за разом…
— Товарищ капитан, разрешите… — один из танкистов показал на ополовиненную банку
Прошляков махнул рукой
— Давай…
Танкисты рассмеялись
— Наш Жора — проглот и обжора…
Прошляков — тоскливо посмотрел в темноту…
По всему — сегодня намечалась последняя охота…
Патронов осталось всего ничего — сорок семь, это полтора магазина, почти пять винтовочных обойм. Снабжения не было почти никакого — он слышал, как Юнкерсом удалось доставить снаряды к ахт-ахт, непревзойденным немецким зенитным пушкам и вывезти раненых обратным рейсом. Всего два самолета — топлива не было, в небе безраздельно господствовала вражеская авиация. От знакомого офицера Люфтваффе он узнал, что американцы и англичане ругаются в небе — дичи слишком мало и на всех не хватает. Было бы смешно, если бы не было так грустно…
Ночью — они узнали, узнали, что в бункере покончил с собой фюрер. Йельке не поверил и даже попытался пристрелить того парнишку из Гитлерюгенда, который услышал это и принес новость в подземелье. А вот он, Крайс — поверил сразу. Несмотря на все провалы последнего времени — фюрер все-таки был фюрером. Он ни за что не ушел бы от ответственности за то, что сталось с рейхом и его людьми. Нет, не ушел бы…
В отличие от фанатично верящего Йельке — он много сомневался, особенно в последние два года. Сомневался в фюрере. Его сомнения — не влияли на ту работу, которую он выполнял, и привели его сюда, в темные лабиринты берлинской подземки. Иногда ему казалось, что он уже не сможет жить на свету — и так и останется после войны жить здесь как крыса, в безопасной темноте тоннелей. А в том, что война скоро закончится и не в их пользу — он ничуть не сомневался.