Как всегда — конюшню запирали только после побега лошади.
Старший опер отдела по борьбе с экстремизмом и терроризмом Дмитрий Башлыков подрулил к ближайшей стоянке, когда на часах было два часа дня. Только изощренному бюрократу — могло прийти в голову собирать в этот момент оперативное совещание с участием пашущих в полях оперов. Собирать их со всего города, с окрестностей, гнать в центр города. Но увы — оперативную беспомощность завсегда подменяли служебным рвением.
На своем телефоне он сменил карточку. Как только пришло условное сообщение — а спецы, отвечавшие за этот сектор всегда предупреждали своих — он сразу поставил СИМку, купленную у кавказцев на рынке. Не все разговоры — стоило слышать начальству.
Совещание планировали в актовом зале Министерства внутренних дел, он распложен совсем рядом, буквально в здании пристроенном к зданию ФСБ. На входе — нацгвардейцы, в бронежилетах, с автоматами, собака. Улица перекрыта, машины со стоянки перед зданием, которая была маленькая, но очень престижная, тут даже министр парковался — убрали.
В зале — аншлаг как на десятое ноября.[18] Менты, ФСБшники — пробираются на свои места, приглушенный шум разговоров, шарканье ног. В президиуме — начальник службы, министр внутренних дел, кто-то из правительства, остальные — похоже москвичи. Все полны собственной значимости, осознания важности и нужности происходящего. Своего места здесь, на которое никто не смеет покуситься. Спектакль должен быть разыгран до конца — с грозными словами, с насупленными бровями, с выступлениями с мест, с раздачей ценных указаний и киванием в знак того, что поняли, осознали, готовы выполнить, рвемся в бой. Иногда — Башлыкову хотелось на таких вот коллективных камланиях — встать и заорать во всю глотку — просто чтобы убедиться, что он еще в своем уме. Конечно, выгонят… да и хрен с ним.
Он сел на свободное место… неудобное то и дело надо будет вставать, чтобы пропустить кого-то. Потом — на свое место пошел начальник наружки, пришлось встать. Потом — прошел еще кто-то. Сел — встал. Сел-встал.
Ванька — встанька. Твою мать.
Немного потряхивало. Хотелось, несмотря на жару — купить в ларьке самой дурной водки и дерябнуть прямо из горла.
Он пошевелился, отыскивая на более комфортную позу для сидения — и вдруг понял, что в кармане у него звонит привычно поставленный на минимальную громкость телефон.
Этот номер не знал никто.
Он осторожно вытащил трубку
— Алло.
— Живой?
Черт…
— Что надо? Я занят.
— Приезжай.
— Я сказал — я занят.
— К нам наведались.
За шиворот — как кусок льда сунули. После того, что он видел на пляже — он понимал, что прежним уже никогда не станет.
— Ты где?
Видимо, совещание уже началось, из президиума недовольно посмотрели в сторону стоящего, разговаривающего по телефону и нарушающего сценарий офицера — и со всех сторон моментально отреагировали, на него зашикали, а кто-то больно пихнул в бок.
— Сядь! — громкое, начальственное шипение сзади.
— Я сейчас буду!
По ногам — Башлыков принялся выбираться из зала. Пока что — он был здоров…
Свою подержанную Оптиму, приобретенную по случаю — он едва не загнал. У нового здания ГИБДД на Воткинском шоссе — за лихачом, охренев от такой наглости погнались гайцы[19] — но увидев ксиву с мечом отстали…
Башлыкова встретили на въезде — хмурые, злые. Проводили до места. Он выскочил из машины — сразу бросилась в глазах уже подсохшее темное с белесыми брызгами пятно на асфальте. Он знал, что это может быть такое.
— Что?!
Старшой, который и привел Башлыкова в органы, хмурый, злой, совсем трезвый — поманил пальцем, толкнул широкую пятую дверь Патриота.
— Глянь!
Башлыков глянул… хапнул воздуха, но ему от этого стало только еще хуже. Он уже вторые сутки жил впроголодь, на шоколаде, пирожках, Ред Булле[20] — так что теперь все это рванулось вверх по пищеводу со скоростью локомотива — и он едва успел отвернуться…