Примерно в три часа дня по местному времени — а оно совпадало теперь с московским — в ижевском аэропорту, почти заброшенном и принимающем хорошо, если пару рейсов в день — приземлился Як-42, относящейся к государственной авиакомпании Россия. Этим рейсом — в город прибыла группа опытных сотрудников Центрального аппарата ФСБ, специалистов по борьбе с терроризмом. Когда несколько машин — мчались по направлению к городу, начальник УФСБ по Удмуртской Республике, генерал Василий Вдовин орал на подчиненных. Он занимал этот пост уже два месяца, но при этом совершенно не владел оперативной обстановкой в республике, знания и опыт заменяя угрозами и матом. Генерал Вдовин был жертвой последних мер по борьбе с коррупцией в высших эшелонах власти: теперь, чтобы не обрастать коррупционными связями, чиновник не мог занимать один и тот же пост более пяти лет, а сотрудник правоохранительных органов — более трех, причем для офицеров высокого ранга предпочтительным было перемещение в другой, незнакомый регион. В результате — не стало людей, работающих на своем месте всю жизнь и знающих работу во всех ее тонкостях и аспектах, органы наполнились теми, кого во времена оные клеймили на партийных собраниях и называли «летунами». Нахождение на должности начальника ГУВД, министра внутренних дел региона, начальника УФСБ человека, который не знает, как улицы в городе называются (потому что на машине с работы — на работу возят) — стало нормой. Причем, что самое удивительное — коррупция не уменьшилась, брать стали еще лише, спеша урвать, пока есть возможность, а обещания часто не выполняли, особенно перед переводом. Вот так и жили…
Старший опер отдела по борьбе с экстремизмом и терроризмом Дмитрий Башлыков, взмыленный, уставший, совершенно не готовый к авральной работе и потерявшей за последние двадцать четыре часа все представления о происходящем — с визгом развернулся, припарковал свою КИА у высотки Удмуртгражданпроекта.
По покрошившимся ступенькам стадиона он буквально взлетел, пробежал к старым, еще с советских времен оставшимся дверям, пробежал коридорами. Толкнул массивную дверь — за ней был само стрельбище, оно почти пустовало — но двое на огневом рубеже все же были. Один — как раз тот, кто нужен. На столе — лежало оружие. Много.
Опер резко схватил одного из стрелков за рукав, дернул на себя. Тот обернулся.
— Ты что, охренел в атаке?
Опер задохнулся от возмущения
— Это я тебя должен спросить, ты совсем охренел, или как. С Москвы комиссия прилетела, а ты тут бабахингом занимаешься! Твою мать!
— Ты мою мать не приплетай!
Стрелок выразительно посмотрел на руку, опер вынужден был отпустить его.
— Ты Галлямова помнишь? Он у вас оперативную тактику вел?
— И чо?
— Через плечо. Значит, слышал. Оперативная беспомощность — рукоблудием не лечится, курсанты. Напомнить?
Опер отвернулся
— Проехали.
В этот момент, второй стрелок на рубеже шарахнул из короткого Вепря и так, что оба подпрыгнули.
— Э… Может, скажешь своему, пусть покурит, а?
— Ага. А бабло ты ему компенсируешь? Дерете тут по три шкуры.
Опер выразительно показал глазами.
— Да не переживай ты. Он в наушниках. И нам — пользительно.
Стрелок — в свою очередь показал глазами свое. Могли слушать — но близких выстрелов двенадцатого калибра в помещении не могли выдержать ни уши слухачей, ни сама аппаратура.
— Ладно. Короче — дело такое. Скажи всем своим — пусть залягут на дно или из города съ…тся и не отсвечивают здесь. Из Москвы комиссия, жесть будет. Как только можно будет — я скажу. Но пока — не усугубляй.
— Можно — чего?
— Ну… вернуться. Чего тупишь!?
— А… А я думал — дышать.
Опер покраснел — но стрелок стоял так же невозмутимо.
— Степаныч, ты чего? Мы все под ножом ходим, хоть ты то не усугубляй. Если твои архаровцы в городе шорох наводить будут — всем п…ц, никто не прикроет.
— Нормально. А эти шорох навели? За тех ребят, что на теплоходе — отвечать кто будет?