— Обрати их оружие против них самих,— посоветовал ему монгол.— Маковый дым открывает врата. Я научу тебя тому, что умею. Ты должен научиться полностью растворяться в спокойствии Вселенной.
Да, это было учение, далекое от науки, но по сути оно во многом совпадало с основами психонамики. Жаль только, в камере не было свечи, чтобы медитировать, сосредоточившись на язычке пламени. К тому же Корт был болен телом и душой и никак не мог отбросить все тревоги, обрести внутренний покой.
Стоит ему хоть раз открыть рот, и он выболтает все. Японцы и не догадывались, что ему известна крупица военной тайны. На всем Восточном театре военных действий лишь Корту и еще нескольким генералам с тремя звездочками на погонах была ведома подлинная важность этих сведений. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы враг узнал о них. Покончить с собой Корт не мог, для этого за ним слишком тщательно следили. И потому он добровольно шагнул в капкан, расставленный его мучителями, и стал наркоманом.
Кай Сьенг показал ему выход. Японцы радовались, что Корт идет у них на поводу, а он между тем обрел Маковый мир. Однако монгол открыл ему не только преимущества дурмана, но и еще кое-что — секрет психонамической защиты, какой ее видели тибетские ламы. Поначалу Корту было трудно, но опиум служил хорошим подспорьем.
Корт рисовал в своем воображении море, глубокое, спокойное, бескрайнее, и позволял себе утонуть в его бездонных глубинах. Чем глубже он погружался, тем меньше его волновал внешний мир. Насыщенный опиумом разум Корта пребывал в безбрежном океане, а он сам — в сине-зеленой бездне, и тюрьма с каждым днем отодвигалась дальше и дальше. Это была методика работы с сознанием, методика высочайшего порядка, но начальник гарнизона об этом не догадывался. Он думал, что Корт становится все более податливым и совсем скоро превратится в отупевшее, безвольное существо, покорно отвечающее на все вопросы.
Кай Сьенга увели и расстреляли. Сквозь дымку забытья Корт смутно понял, что произошло. Однако для него это не имело значения. Ничто не имело значения.
Только лазурное море было реально, бездна, которая приняла его в свои объятия, убаюкивала и давала ощущение безопасности.
Ему перестали давать опиум — японцы что-то заподозрили. Но они опоздали. Как сильно ни страдало тело Корта без наркотика, это не смогло пробудить его от сине-зеленого сна. Самые бесчеловечные и безжалостные пытки оказались не способны зажечь искру жизни в его глазах. Он ушел древним тибетским путем, ушел далеко и обрел мир.
Но он не умер. Бездействующее тело требовало все меньше и меньше пищи. Оно простаивало, словно опустевший дом, потому что разум Корта блуждал далеко от него. Подобно гималайским ламам в голубых одеяниях, которые, по слухам, живут до тысячи лет, Корт продлил срок своей жизни, дав телу отдых. Организм — машина, поддерживающая его материальное существование,— работал вхолостую. И лишь в глубине этой машины тлела крошечная искорка жизни.
Он не осознавал этого. Он больше не помнил своего имени, не помнил ничего. Он спал, убаюканный прозрачной сине-зеленой бесконечностью, а в это время армии проносились по лику мира, над пылающими городами кружили самолеты с хищными акульими мордами и дома взлетали на воздух, превращаясь в дымящиеся руины. Он не проснулся, когда здание наверху обрушилось и орошенные кровью японцев обломки отрезали его камеру от внешнего мира. Безжизненные дымящиеся развалины — все, что осталось от японской крепости.
Этан Корт покоился в полной темноте, без доступа воздуха. В тибетских монастырях ламы тоже впадали в подобное состояние, а потом просыпались и, в конце концов, умирали. Земля мчалась сквозь пространство, описывая гигантские круги вокруг Солнца, и со временем воюющие народы успокоились.
Воцарился мир… Впрочем, ненадолго.
На пробуждение ушло много-много лет. Приспособившееся к тем или иным условиям человеческое тело – хрупкий и невероятно сложный организм. Человек, проспавший целые эпохи, не может бодро вскочить, как если бы просто прилег вздремнуть на полчасика. Кроме того, специфический метод, благодаря которому Корт погрузился в сон, также замедлил его возвращение к жизни.
Толчком к пробуждению послужил воздух. Он просачивался сквозь трещину в погребенном под развалинами потолке камеры и проникал в ноздри Корта. Бездействующие легкие стали понемногу усваивать кислород, снабжая им почти застывшую кровеносную систему. Красные кровяные тельца разносили кислород по организму, и искра жизни медленно, исподволь, разгоралась все ярче.
Однако разум по-прежнему оставался безмятежен. Океан глубок. В нем возникло легкое волнение, да… но почти незаметное.