Что касается самой Беатрисы Прованской, то она немедленно приняла сторону супруга, противостоя матери и старшим сестрам. Можно предположить, что, пережив несколько месяцев суматохи и интриг, последовавших за смертью Раймунда Беренгера, юная графиня с радостью увидела в Карле новую опору и защитника. К тому же, как не без оснований полагает Нэнси Голдстоун, биограф Беатрисы Прованской и трех ее сестер, психологически у юных супругов было немало общего: «Оба они были младшими в собственных семьях, и их поочередно то игнорировали, то баловали. Оба выросли в тени старших детей… Обоим приходилось ощущать сравнение, высказанное или молчаливое, между их успехами и достижениями обожаемого старшего ребенка. При этом они были втайне уверены, что на самом деле намного превосходят старших, и воспринимали всякую обиду, действительную или воображаемую, остро, как будто рану, нанесенную мечом…»{69} О ревности, которую испытывал Карл к старшему брату, говорит и его частое упоминание о своей «порфирородности», которой Людовик похвастаться не мог: когда он родился, их отец был еще «всего лишь» наследным принцем.
Для Беатрисы Карл был привлекателен не только тем, что являлся братом могущественного короля Франции. Хотя большинство средневековых авторов не уделяло особого внимания описанию внешности своих героев, различные сведения об облике Карла Анжуйского позволяют составить его портрет. Карл был весьма высок для того времени (судя по всему, заметно выше 180 сантиметров), хорошо сложен и, похоже, пошел в своих предков по материнской, кастильской линии, обладая внешностью типичного южанина — темные волосы, смугловатая кожа, выразительный нос. Джованни Виллани пишет, что «весь облик его, как ни у кого иного, соответствовал королевскому достоинству. Он мало спал и постоянно был на ногах, говоря, что сон отнимает много времени»{70}. Хронист Томмазо ди Павиа в «Деяниях императоров и понтификов» (Gesta imperatorum et pontificum) пишет о Карле, что «сдержанный в речах, он не отличался счастливым или радостным выражением лица и не был улыбчив. Я слышал, как один человек из Парижа говорил, что даже в ранней юности он практически не улыбался»{71}.
Сдержанность, впрочем, не равнозначна угрюмости, и можно предположить, что в домашней обстановке Карл «оттаивал». Как бы то ни было, Карлу и Беатрисе было суждено прожить вместе 22 года — и, хотя их брак заключался исключительно по политическим мотивам, он, судя по всему, оказался вполне счастливым. Жена последовала за ним в крестовый поход, где родила их первенца. Косвенным подтверждением удачного семейного союза может служить и то, что нам ничего не известно о романах и интрижках Карла Анжуйского, хотя несомненно, что возможностей для таковых у него, как и у любого богатого и знатного человека, было предостаточно. Впрочем, строгая семейная мораль была характерна для большинства Капетингов этого поколения — возможно, вследствие полученного ими религиозного воспитания. После смерти Беатрисы, которой не пришлось долго наслаждаться титулом королевы Неаполя и Сицилии, Карл почтил ее память, распорядился возвести красивое надгробие на ее могиле и не раз вспоминал ее.
Для Капетингов брак Карла и Беатрисы Прованской явился подлинным триумфом. Овладев Провансом, они нанесли окончательное поражение злополучному Раймунду Тулузскому, преемниками которого в 1249 году стали его дочь Жанна и зять Альфонс де Пуатье. Тем самым позиции французской династии на Юге небывало укрепились, а претензиям Барселонского дома был положен конец. Франция в результате этих событий начала активно втягиваться в дела Италии и Средиземноморья, которые отныне станут одним из важнейших направлений ее политики на протяжении многих веков. Именно это южное направление явилось главным и для принца Карла, а брак с Беатрисой Прованской можно без преувеличения назвать событием, определившим его судьбу: «Без Беатрисы и ее графства… он оставался бы относительно малозначительным принцем во Франции и совершенно ничтожной фигурой за ее пределами»{72}.
Анжу и Прованс
1246 год вообще можно считать одним из самых счастливых и удачных в жизни Карла. В мае король Людовик наконец посвятил младшего брата в рыцари — важнейшее событие в жизни любого человека, считавшегося достойным подобной чести благодаря своему происхождению или заслугам. Посвящение в рыцари братьев короля всегда происходило с должной помпой. О том, как это было в случае с Карлом Анжуйским, свидетельств не сохранилось, но Жуанвиль в своем жизнеописании Людовика Святого вспоминает об аналогичной церемонии 1241 года, когда в рыцарское достоинство был возведен Альфонс де Пуатье: «Король устроил этот праздник в залах Сомюра… Думаю, что столь большие помещения вряд ли где найдутся… У стены галереи, где обедал король, окруженный рыцарями, занимавшими обширное пространство, сидели за столом еще 20 епископов и архиепископов; а за епископами и архиепископами, напротив их стола, в главной галерее… восседала королева Бланка, его мать… И многие люди говорили, что никогда не видывали на празднестве столько… одежд из парчи и шелка, сколько было там; и утверждали, что там собралось добрых три тысячи рыцарей»{73}. Учитывая свойственное Людовику IX чувство справедливости и тот факт, что он старался одинаково относиться к своим братьям, никого из них нарочито не приближая и не отдаляя, можно с уверенностью предположить, что Карла возводили в рыцари с не меньшей торжественностью и великолепием, чем Альфонса.