Герои-сородичи горе оплакивали,
гибель конунга, и некая старица там причитала, простоволосая выла над Беовульфом,
плакала старая и погребальную песню пела о том, что страшное время близится—
смерть, грабежи и битвы бесславные.
(Беовульф, 3148–3155)
…они простились с умершим конунгом, восславив подвиги и мощь державца и мудромыслие,—
так подобает людям, любившим вождя при жизни, хвалить, как прежде,
и чтить правителя, когда он покинул юдоль земную!
(Беовульф, 3172–3177).
В сжатом виде здесь пересказано содержание плача — прославление Беовульфа, которое ведется в двух планах: рассказ о его прошлых подвигах и характеристика его выдающихся качеств («слава»); предсказание будущих несчастий, на которые обречено племя после гибели героя. Хотя плач по своей сущности — рассказ о настоящем, «эмоциональный отклик» на настоящее21, в нем присутствует и повествовательный элемент: как случилось то, что произошло, и что произойдет в будущем в результате случившегося. Повествовательные элементы более подробно разработаны в речи гонца, несущего весть о смерти героя. Начиная обращение к геатам, гонец сразу вводит их в ситуацию:
Возлег сегодня на ложе смерти владыка ведеров,
гаут всевластный…
(Беовульф, 2900–2901).
Затем он переходит к характеристике того будущего, которое ожидает геатов: полнокровной исполненной героическим величием жизнью в прошлом и горестным прозябанием, последовавшим за ней. В плаче, как и в речи гонца, и в элегиях особое значение имеют вневременные мотивы: описание доли-судьбы, горя, смерти, разлуки и их противопоставление былому. Однако в «Беовульфе» это противопоставление основано не на индивидуальной судьбе героя, как в элегиях, а на судьбе племени: прежде геаты жили счастливо, спокойно, не тревожимые воинственными соседями. Будущее же племени печально: погиб король, который был надежным защитником племени, и оно обречено на гибель в борьбе со шведами.
Непосредственную связь элегий и плачей обнаруживает эпизод поэмы «Беовульф», который часто причисляется к героическим элегиям, — повествование о последнем оставшемся в живых воине когда-то могучего племени. Обладая всеми структурными элементами элегии, что было отмечено выше, этот эпизод расценивается самим рассказчиком поэмы как плач:
Ждут нас войны и кровомщение, едва о смерти правителя нашего узнают фризы, франки услышат.
Так в одиночестве и днем и ночью,
живой, он оплакивал племя сгинувшее…
(Беовульф, 2266–2267)
(Беовульф, 2910–2913).
Это краткое вступление дает толчок к длительному отступлению, повествующему об истоках вражды геатов и шведов, ее перипетиях и завершении. Заключение речи гонца содержит красочное противопоставление недавнего прошлого геатов (счастливого и радостного) их будущему (лишенные короля, они погибнут в войне со шведами):
Если отвлечься от отнесения действия к конкретному времени (прошлое, настоящее, будущее), то нельзя не обратить внимание на поразительное сходство с элегиями: те же образы и во многом те же выражения описывают аналогичную ситуацию: контраст между
…в былое канули с конунгом вместе пиры и радости; морозным утром, в руках сжимая копейные древки, повстанут ратники,
но их разбудит не арфа в чертоге,
а черный ворон, орлу выхваляющийся обильной трапезой, ему уготованной,
и как он храбро на пару с волком трупы терзает!..
(Беовульф, 3020–3027)
Конечно, плачи в «Беовульфе» несравненно шире по тематике, отличаются они от фольклорных плачей-причитаний и композиционными особенностями, но некоторые наиболее существенные элементы плачей перекликаются с элегиями. Во-первых, бесспорно созвучны «вневременные» мотивы плачей и элегий. Во-вторых, в плачах заложена основа композиционного строения элегий — противопоставление прошлого и настоящего, хотя конкретные формы этого противопоставления различны, как различны и принципы взаимосвязи этих двух планов.
Сопоставление элегий с христианскими интернациональными и фольклорными национальными традициями того же времени обнаруживает сложность и многообразие истоков этого в высшей степени своеобразного эпического жанра. Кажется очевидным смешение в них языческих и христианских представлений о бренности мира, образующих труднорасчленимый сплав в сознании певца. Вырастая на почве традиций героического эпоса, элегии обязаны ему своим поэтическим миром, образной системой. Традиция погребальных плачей-причитаний подсказала композиционное строение элегий— противопоставление прошлого и настоящего. Од нако, и это следует подчеркнуть, речь идет не о механическом сочетании отдельных элементов, почер пнутых в различных традициях. Речь идет, как мы стремились показать, об органическом слиянии внешне разнородных элементов, о сплаве чувств, представ лений и поэтических образов, из которого ро дились своеобразные, поражающие совре менного читателя тонкостью поэти ческого мироощущения про изведения — героичес кие элегии.