- Посторонись!
- Головы вниз!
По случаю победы, одержанной атабеком Мухаммедом, эмир Инанч устроил пиршество, на которое были приглашены хатиб и вся знать Гянджи. Именно поэтому эмира сопровождало столько знатных лиц, а за хатибом тянулось такое множество мюридов. Процессия торжественно направлялась к дворцу эмира Инанча.
Желая сократить путь, эмир направил коня в квартал Харабат, чтобы затем свернуть на улицу Эль-Мансура.
И вдруг процессия остановилась. Путь был закрыт. Толпа гянджинцев, следуя по улице Пир-Османа, образовала затор на углу квартала Харабат.
Люди стояли и слушали звуки музыки и песни, которые доносились из окна небольшого двухэтажного дома. Для тех, кто двигался по другим улицам, путь был прегражден.
Эмир Инанч, натянув поводья, остановил коня, а хатиб - своего мула.
Огромная толпа перед домом замерла, очарованная приятным. голосом.
Женщина пела рубай12. Были отчетливо слышны каждое слово, каждый звук уда13.
Эмир и хатиб стояли, как околдованные. Звуки плачущего уда и голос певицы очаровали и их. Забыв обо всем на свете, они восхищенно слушали.
Женщина пела:
Завоевал Китай, Египет, Рим?
Хоть целый мир под перстень подбери,
А что в конце? Холста полсотни локтей,
Земли же три аршина, только три!
Рубай было встречено толпой с большим восторгом. Оно было направлено против власть имущих, поэтому гянджинцы, страдающие от тирании и произвола правителя, начали требовать, чтобы рубаи было повторено. На улице сделалось шумно. Все кричали: "Еще!..Еще!.."
Эмир Инанч спросил у Хюсамеддина14:
- Кто живет в этом доме?
Хюсамеддин почтительно склонил голову.
- В этом доме живет знаменитая поэтесса Мехсети-ханум.
- А кто поет?
- Сама Мехсети-ханум. Она обучает музыке и пению девушек наших горожан. Безнравственная женщина. Это та самая особа, на которую месяц назад вам пожаловался наш уважаемый хатиб.
Слова Хюсамеддина были прерваны пением Мехсети-ханум:
В одной руке - коран, в другой - бокал лучистый.
Мы тянемся к грехам, а после к жизни чистой.
Ни в чем мы не тверды, никто из нас - увы
Ни конченый гяур, ни мусульманин истый15.
Едва она умолкла, раздались восторженные возгласы:
- Великолепно!
- Хвала тебе!
Это крикнули Фахреддин и Ильяс.
Толпа вслед за ними зашумела, закричала: "Яша!.. Яша!.."16 Хатиб, дернув поводья мула, подъехал к эмиру Инанчу.
- Вероотступница, негодница! Надо избавить от нее гянджинцев!
В этот момент в окне показалась сама Мехсети-ханум. Она хотела поблагодарить восторженных слушателей.
Это была пожилая, уже седеющая женщина, хотя глаза ее светились по-молодому весело и приветливо.
Даже мюриды хатиба вытянули шеи, желая лучше рассмотреть знаменитую поэтессу, сердце которой по праву считалось сокровищницей многих сотен прекрасных рубай.
Видя это, хатиб приказал мюридам:
- Кидайте камни! Разнесите до основания это гнездо распутства!
Окно захлопнулось - словно солнце зашло за тучу. Звуки уда и пения сменил грохот камней, которые полетели в окна и стены дома. Однако гянджинцы, оказавшиеся свидетелями этого зверства хатиба и эмира, не остались равнодушными наблюдателями. Набросившись на мюридов хатиба, они оттеснили их от дома Мехсети-ханум. Многие мюриды были убиты и ранены. Сам хатиб избежал мести народа лишь благодаря тому, что поспешил укрыться во дворце эмира.
Три дня спустя Ильяс и Фахреддин встретились на улице Пир-Османа. Фахреддин крепко пожал руку Ильяса.
- Все так, как мы и думали! - радостно сказал он. - Народ ненавидит эмира Инанча. Но есть одна проблема.
- Какая?
- Необходимо помешать новой мобилизации, объявленной атабеком Муххамедом.
- Это касается не только нашей Гянджи. Надо сделать так, чтобы воспротивился весь Азербайджан. Мы, аранцы, можем не внять приказу атабека, но он все равно мобилизует Южный
Азербайджан.
Фахреддин покачал головой.
- Я с тобой не согласен. Северный Азербайджан всегда выполнял роль предводителя. Столица салтаната находится в Хамадане, поэтому вся тяжесть гнета власти атабека падает на Южный Азербайджан. Если мы начнем, они смогут быстро присоединиться к нам. Для этого нужно, чтобы весть о начавшемся восстании на севере сразу же распространилась по Южному Азербайджану. Более благоприятного момента для выступления нам не найти.
Ильяс на мгновение задумался.
- Ты прав, момент очень удобный, - сказал он. - Но, пока восстание не имеет большой и четкой цели, пока народ не нацелен на выполнение политических задач, говорить о всеобщем выступлении преждевременно. Кроме того, восстание должно опираться на вооруженную силу. Пока такой силы нет, поднимать безоружный народ против правительства неразумно. Что касается восстания в Южном Азербайджане, тут следует быть особенно осторожным, потому что атабеки с помощью персидских и иракских войск могут в течение нескольких дней превратить Южный Азербайджан в руины. Ответь мне, если это случится, будет у тебя вооруженная сила, которая могла бы прийти на помощь нашим южным братьям?
Фахреддин задумался, затем со вздохом ответил:
- К сожалению, такой силы у нас сейчас нет. Но я создам ее, потому-то я и решил посвятить себя бранному искусству.
-Так и надо. Но оружие людей, у которых нет большой идеи, которые не обладают мышлением мудрых политиков, никогда не принесет победы. Для героизма требуется не только оружие, но и мудрость.
-У тебя есть друзья в Тебризе? - поинтересовался Фахреддин.
-Есть Шамсаддин Ибн-Сулейман - наш молодой единомышленник. Я познакомлю тебя с ним.
Солнце осветило голубые глазурные плиты на вершине минарета17 мечети Султана Санджара. Птицы радостным, восторженным пением приветствовали появление земного светила.
Ильяс вышел из дому, чтобы полить гвоздику. Он ступал осторожно, не желая тревожить соловьев, которые сидели на кустах красных роз.
Неожидано в калитку громко постучали. Птицы, которых Ильяс боялся потревожить, вспорхнули и улетели.
Ильяс, сердясь в душе, подошел к калитке и увидел Фахреддина.
- Твое шумное появление принесло беспокойство тихому семейству. Сегодня же сниму с калитки колотушку. Я учусь у птиц, как надо любить, а они учатся у меня ценить дружбу и покой.
Фахреддин сделал нетерпеливый жест рукой,
- Все это так, но... - он умолк, не докончив своей мысли.
- Почему не договариваешь?
- Ах, Ильяс, надо сделать так, чтобы дружба и покой царили не только в твоем дворе - во всей нашей стране. Сейчас каратели атабека Мухаммеда ставят виселицы на площади Меликшаха.
Они вошли в дом, Ильяс начал переодеваться.
- Каратели атабека ставят виселицы - и в этом нет ничего удивительного,- сказал он.-Так должно было случиться.
- Пришла беда, разрушают квартал, в котором живет Мехсети-ханум. Надо куда-нибудь спрятать поэтессу. Ее жизни грозит опасность.
Ильяс и Фахреддин, выйдя из дому, направились к улице Пир-Османа. Дойдя до перекрестка, откуда начинался квартал Харабат, они увидели аскеров18 эмира. Квартал Харабат был окружен. На соседних улицах и в переулках толпились безоружные гянджинцы. Пробраться дальше было невозможно. Мюриды хатиба сделались хозяевами положения.
Все почитатели поэзии и музыки, проживающие в городе, пришли к кварталу Харабат, чтобы увидеть Мехсети-ханум и проститься с нею.
Квартал Харабат разрушали, дома его жителей превращали в руины, сравнивали с землей. Над кварталом повисло густое облако пыли, из-за которого никто не мог разглядеть, что там происходит. Только слышны были плач, крики и щелканье плетей.
Спустя несколько часов завеса пыли разорвалась, и из серого облака вышла группа мюридов. Бранясь, они вели женщину с распущенными волосами.
Это была Мехсети-ханум. Поэтесса шла гордо, с высоко поднятой головой, не обращая внимания на побои, которыми ее осыпали мюриды.
Проходя сквозь толпу гянджинцев, она глазами искала друзей. А здесь, кстати, кроме мюридов и кучки злобствующих фанатиков, почти все были ее друзьями.Стоило поэтессе обратиться к народу со словами: "Бейте мракобесов!", - и в Гяндже начался бы бунт. Но Мехсети-ханум не хотела кровопролития. Увидев эмира Инанча, она еще выше подняла голову и пристально посмотрела ему в лицо. Эмир Инанч, верхом на жеребце, наблюдал, как разрушают квартал Харабат.