— С клубом тебе здесь будет похужей, — озабоченно заметил Слива, утирая с обезображенного глаза постоянную слезу. — Женщину если играть — кого поставишь? Не везти же и жен сюда.
— Да ну… — махнул Скутельник. — Любого поставим, и пусть играет. Тоже мне…
— Мужик, то есть боец, — бабу? — изумился Слива.
— А что в этом такого? Боец все должен уметь!
Неожиданно Котовский, вслушиваясь в бойкий неслужебный спор командиров, рассмеялся и, показывая пальцем на Скутельника, дал понять, что смех его вызван последними словами эскадронного.
— Ты, Николай, — сказал он, отсмеявшись, — как японец. Это у японцев не принято пускать женщин на сцепу. Женская роль — все равно актер мужчина… А случай я сейчас вспомнил, когда в Костромском полку служил. Мы тогда в Житомире стояли. Тоже святки подошли, задумали спектакль, а для женской роли — ну хоть убей — никого…. Выбрали, помню, «Казака-стихотворца», там роль Маруси есть. Ну кого? И приказали одному солдату, даже, верней, солдатику, он в оркестре на флейте играл. И все бы хорошо прошло — много ли солдатам надо, — но, как на грех, на спектакль командир дивизии приехал, генерал. Сел, понятно, в первом ряду, вокруг него все наши подхалимы закрутились. Ну, а спектакль идет себе, и флейтист наш так дает, что солдаты за животы хватаются. Талант у парня оказался… А генерал табак нюхал. Достал он табакерку, нюхнул и — апчхи! И что вы думаете? «Маруся» на сцепе, этот флейтист самый, вдруг руки по швам, каблуком в каблук ударил: «Здравия желаю, ваше превосходительство!» А голос — как вот у Палыча. И все… — перекрывая общий смех, выкрикнул Котовский. — Весь спектакль кувырком!
Посмеялись. Девятый, радуясь тому, что за свою несуразную шутку отделался довольно легко, повеселел и, не зная больше за собой никаких грехов, подъезжал все ближе — намолчался.
— Значит, — подытожил комбриг, прихлопнув ладонью, — клуб доставим. А с женскими ролями как-нибудь справимся. Да и не нюхает у нас как будто никто, желать здравия некому.
В сутолоке, когда все главное как будто обговорено, решено и — с плеч долой, командиры стали подниматься. Загремели отодвигаемые табуретки.
— Григорь Иваныч, — пророкотал голос Девятого, — тут разъяснение требуется небольшое… Мужики из меня прямо душу вынимают: правду, говорят, нет, что с буржуями договорились торговать? А главное, мы к ним, говорят, поедем или они к нам?
Спросил и тут же понял, что зря, однако, вылез, лучше бы помалкивал, не обращал на себя внимания. Точно впервые как следует увидев эскадронного, комбриг с усилием в него вгляделся и, видно было, что-то стал мучительно припоминать.
— А вот что, — и веселости Котовского как не бывало, сразу расстроился, — слушай, Палыч. Ну что мне с тобой делать — ума не приложу.
Убежденный, что тут какая-то ошибка, которая сейчас же и выяснится, Девятый стал было таращить глаза, но комбриг не дал ему раскрыть рта.
— Стыдно, Палыч. Честно говорю, стыдно. Ведь уши отваливаются слушать тебя. Эка, скажут, приехали… Мало они тут от Антонова матерков наслушались, так нет, вон какого артиста привезли.
«Эх, — казнил себя Девятый, — дернуло же за язык! Вот всегда так…»
— Давай, Палыч, по добру договоримся. Прямо говорю, терпеть больше нельзя. Сам понимаешь… Ну что ты как сыч молчишь?
— Да ладно… — эскадронный, глядя под ноги, переступил.
— Ну, что — «ладно»? Что за «ладно»? — начал выходить из себя Котовский. Отвиливания он не выносил.
— Попробую, говорю.
— Я те дам — попробую! Видали его — пробовальщик нашелся. Ты скажи и сделай, понял? И — никаких! А то — попробую…
Эскадронный стоял с таким видом, что, кажется, режь его, жги — больше не выжмешь ни слова.
— Смотри, — смягчился комбриг. — Ты меня знаешь.
Как будто можно было расходиться.
С неизменной шинелью на плечах Юцевич тронул комбрига за локоть и, отвернувшись вместе с ним к окну, стал что-то показывать на своих исписанных листочках.
— Постойте, — бросил через плечо Котовский. — Еще не все.
И продолжал советоваться с начальником штаба.
— Гм… Что же ты раньше-то молчал? — упрекнул он Юцевича и жестом призвал командиров вернуться к столу.
Дело касалось известной манеры бандитских отрядов петлять, запутывать свой след и время от времени возвращаться на те места, откуда их, казалось бы, окончательно выкурили. Богуславский хоть и держит путь в глубину губернии, все же едва ли упустит случай лишний раз гульнуть: страх мужика перед расправой сейчас единственный союзник бандитов. Юцевич предлагал оставлять в очищенных от бандитов деревнях небольшие гарнизоны, и Котовский с ним соглашался: это уже оправдало себя на Украине, где кавалеристы несли охрану сахарных заводов и государственных хозяйств.