— Я позвонил, чтобы им помогли попасть к Владимиру Ильичу.
С заложенными за спину руками молодой командующий прошелся, его опущенном лице блуждала задумчивая улыбка.
— Я вспоминаю: однажды у Ленина спросили, как быть с пленными французскими солдатами. Владимир Ильич ответил кратко: «Одеть и накормить!» А ведь то были интервенты, чужие… Конечно, с оголтелыми бандитами разговор может быть только один. Но валить всех в одну кучу нельзя. Преступно!
Ленин… Котовскому не довелось ни видеться, ни разговаривать с вождем революции. Но он знал многих, чья жизнь и работа проходили рядом с Лениным, по его примеру и под эго непосредственным руководством. Соратники вождя, они оставались с ним, когда отпадали сотни сломавшихся, но оставшиеся были словно из железа, и теперь как раз ими были сильны партия и армия. Эти люди всегда умели видеть многое раньше других, дальше других они глядели и сейчас. Тухачевский принимал участие в работе X съезда партии, слышал все выступления вождя и считал, что постановления партийного съезда, выступления Ленина раскроют глаза обманутому крестьянству, прорубят в сознании затурканного мужика прямые и ясные просеки. Скоро Антонов окажется без поддержки середняка, с ним останется один кулак с его злобой и отчаянием, и руководители восстания почувствуют себя чужаками своей, казалось бы, родной, но отрекшейся от них земле.
Штаб войск Тамбовской губернии и Особая правительственная комиссия разработали план восстановления порядка в уездах, объявленных чрезвычайном положении. Район восстания охватывается железным кольцом. В деревнях создаются ревкомы, вооруженная милиция. Укрепляя Советскую власть, вылавливая бандитов и отбирая оружие, они каждую минуту должны помнить о главном — разъяснять крестьянам новые решения партии, новые декреты. А через несколько дней будут опубликованы приказы о явке с повинной. До указанного срока каждый повстанец может выйти из леса, сдать оружие и вернуться к своему привычному труду.
И все же прежде, чем за работу возьмется плуг, необходимо действовать мечу. Войска губернии должны уничтожать антоновские полки, мешать карты повстанческого штаба, не выпускать бандитские соединения из Тамбовщины, преследовать их по пятам, прижимать к рекам, вынуждать к открытому бою.
Сделав приглашающий жест, Тухачевский склонился над картой:
— Вы правы, Григорий Иванович, лес на руку мятежникам. Но если мы позволим Антонову окопаться в его «южной крепости», то не управимся и до зимы. Нужно не дать ему сесть в осаду. Не дать!.. Смотрите, путей, которыми бандиты отступают, немного. Родилась идея использовать бронеотряды на перехвате.
Карандаш командующего обозначил на карте губернии замкнутый треугольник.
— Бронеотряды выдвигаются заранее и седлают дороги: здесь, здесь и здесь. Прошу вас продумать следующий вариант: встреченная пулеметами в упор, вся армия повстанцев неминуемо повернет назад. — Тухачевский энергично двинул плашмя положенным карандашом. — Следовательно, вам придется выдержать массированный и, надо признать, отчаянный удар. Очень отчаянный!
Зная, что Котовский не выносит мелочной опеки (а дай ему самостоятельность — расшибется, но сделает!), командующий замолк. Комбриг, вглядываясь в треугольник, посапывал и проводил ладонью по бритой голове от лба к затылку и обратно.
Словно смягчая задачу, командующий добавил:
— Лес, я понимаю, неподходящее место для кавалерии.
— Да… они шарахнутся, — проговорил комбриг как бы для одного себя. Потом он очнулся от раздумий и твердо посмотрел в ожидающие глаза Тухачевского. — Ничего, пускай. Пускай шарахаются.
…Напоследок он достал список заготовленных Юденичем требований, а остаток дня провел в штабе, уточняя детали передислокации и взаимодействия с соседями.
Глава двенадцатая
К радости штаб-трубача Кольки, передислокация сил бригады вынуждала Криворучко с двумя эскадронами своего полка несколько дней остановиться в Шевыревке.
Для размещения прибывших пришлось потесниться. Шевыревка походила на большой военный лагерь. В деревне пахло лошадьми, сукном, ремнями — сложный запах крупных кавалерийских соединений. Деревенские дворы, забитые повозками и лошадьми, стояли раскрытыми настежь.