– Где он сейчас?
– Я его, сэр, дальше прихожей не пустил, – заговорщицки сообщил Джон. – Так как-то спокойнее.
Подобные визиты Томаса откровенно раздражали. Гостей у него в последние годы было раз-два и обчелся; еще меньше приезжало с приглашениями на бал или банкет. Вообще он слыл нелюдимом, а визитеры были ему в тягость; не успев толком принять, он уже спешил как можно скорее от них отделаться. В костях ощущалась какая-то ломота, а потому нарушить свой вечерний покой у огня было досадно вдвойне. Если этот Филипп де Нантерр прибыл с предложением о военном найме, пусть даже за хорошие деньги, то ему предстоит уехать разочарованным. Томас уже примирился и с этим светом, и со своими врагами, а хотел лишь, чтобы его оставили в покое. Огладив аккуратную бородку, он прищурился на своего слугу:
– Ну а насчет сути его ко мне обращения ты ничего не разгадал?
– Маленько есть, – улыбнулся Джон. – У него к вам письмо, мой господин. Я его заметил в седельной сумке, когда отводил его лошадь на конюшню. Письмо он, понятно, забрал и сейчас держит при себе.
Томас не смог сдержать улыбки.
– Я не сомневаюсь, что та сумка взяла и открылась сама собой.
– Кто ж виноват, что она была плохо застегнута, сэр. А я лишь хотел добыть вам чуть больше сведений.
– Вот и молодец. Так что ж это за письмо, которое ты увидел?
– Пергамент, свернутый. С печатью. Имени отправителя снаружи не значится.
– А что за печать, не разглядел?
– Нет, сэр.
– Тогда опиши, хотя бы примерно.
– Отчего ж не описать. Крест. Крест с выемками на концах.
Голову Томасу вскружила внезапная легкость; он прикрыл глаза, сдерживая прилив образов и воспоминаний, непрошеных, а подчас и нежеланных. Одновременно с тем в груди затеплилось что-то вроде зыбкой надежды – искоркой, раздуваемой любопытством. С глубоким вдохом он открыл глаза и посмотрел на слугу так, будто увидел его только что.
– Отведи гостя на кухню и накорми.
– Сэр, но ведь он иноземец, – осторожно заметил Джон. – Такому доверия нет. Я б его на вашем месте спровадил подобру-поздорову.
– Вот и хорошо, что ты на своем месте, а я – на своем. Скоро совсем стемнеет, а дорогу на Бишопс-Стортфорд замело. Это не дело: человек может сбиться с пути. Скажи ему, что, если хочет, может остаться на ночлег. Накорми его ужином, предложи кровать. А я, скажи, скоро подойду.
Джон недовольно хмыкнул, но перечить хозяину – себе дороже.
Томас подбодрил его улыбкой:
– Похоже, путь до моего дома он проделал неблизкий. А потому предложить ему свое гостеприимство – наименьшее из того, что мы можем для него сделать. Так что давай-ка, ступай и устрой все как надо.
Джон с поклоном покинул рабочую комнату и прикрыл за собой дверь. Слушая, как под дубовой сенью зала смолкают его шаги, Томас задумчиво поглаживал бородку. Описание печати было ему хорошо знакомо. Эмблема рыцарей-госпитальеров. Спустя долгие годы ожидания Орден наконец прервал свое молчание.
Едва открыв дверь на кухню, Томас ощутил, что вся его рутина вместе с отшельничеством последних лет как будто слетают с плеч. За столом, спиной к огню очага, сидел посланец, ссутулясь над исходящей паром объемистой миской. Появление хозяина он встретил живым огоньком в глазах и поспешно встал, отирая губы тыльной стороной ладони. На смуглом лбу косым белесым штрихом выделялся заживший шрам. Обветренные, исполненные спокойного достоинства черты выдавали в нем солдата, возраст которому прибавляет образ жизни – так-то ему лет двадцать с небольшим, но уже первые годы в Ордене придают невольной зрелости. Он так и не снял толстого дорожного плаща с замызганным белым крестом, концы которого раздваивались по числу языков Ордена.
– Сэр Томас Баррет? У меня к вам послание. От Великого магистра, – уточнил гость на неплохом английском с густым акцентом, какой звучит на юге Франции. Томас, кивнув, жестом пригласил гостя сесть.
– Если желаете, можно прибегнуть к языку Ордена, – сказал он на французском.
– Было бы отрадой моему слуху, – одобрил гость, теперь уже на своем родном наречии.
– Им, – Томас кивнул в сторону своих слуг, – о моей прежней жизни известно немногое. Чтоб не распускали слухов по округе. Она и без того тесна, а сторонников римско-католической церкви здесь и без того не жалуют.
– Понимаю.
– Джон, можешь идти, – обернулся Томас к слуге. – Ханна, и ты тоже.
Когда дверь за ними закрылась, Томас, стоя напротив стола, пристально вгляделся в посланца:
– Ну так что?
– Великий магистр…
– Это который? – перебил Томас.