Все три судна Ломеллино неслись прямо на Монкаду. Нос одной из галер разнес руль испанца, вторая же протаранила корабль Монкады прямо посередине, и треск ломающихся весел смешался с воплями рабов, ребра которых пострадали при ударе. Обрушившаяся грот-мачта добила многих покалеченных, и среди погибших оказался Джироламо да Трани, все еще командовавший артиллерией.
Бушприт третьей галеры вонзился прямо в то место, где когда-то находилась разнесенная еще первым залпом носовая скульптура флагмана.
Монкада, видя грозящую им с трех сторон опасность, с обнаженным мечом в руках бросился с кормы прямо на палубу, призывая своих людей продолжать битву. Тут выстрелом аркебузы его ранило в правую руку, а другим – в левое бедро. Он упал, обливаясь кровью, дернулся в последней попытке подняться и рухнул в беспамятстве, из которого ему уже не суждено было вернуться.
Асканио Колонна, видя, как упал Монкада, бросился на помощь, но пал и сам, сраженный наповал. Его шлем был практически расплющен зажигательным снарядом, брошенным одним из людей Ломеллино, сидевших на салингах.
Быстро убывающий отряд стрелков все еще удерживал пространство от кормы до середины палубы, где торчал обломок грот-мачты. Они были стиснуты огнем и сталью, оглушены воплями, выстрелами, лязгом металла и треском ломающегося дерева. Затем даже этот пятачок был захвачен прорвавшимися через разрушенный правый борт людьми.
Обливающийся кровью и едва держащийся на ногах Колонна узнал в лидере этого подкрепления самогó неведомо как сюда попавшего Филиппино Дориа и протянул ему свой меч.
– Вы прибыли в подходящий момент, – приветствовал он генуэзца. Его голос потонул в окружающем гаме, но меч, поданный рукояткой вперед, был достаточно красноречивым знаком, и Филиппино поднял руку и возвысил голос, отдавая приказ остановить резню на сдавшейся в конце концов галере.
Однако Филиппино не придавал этой капитуляции особого значения. Две его галеры были сильно потрепаны и едва держались на воде. Одна из них пылала. Еще две были уже захвачены Просперо. Несмотря на то что Монкада был разбит, Просперо оставил призовую команду на захваченных судах и бросился на помощь своему адмиралу. Стоя на борту «Сикамы», он снова вел за собой «Вилламарину» и «Гоббу». А тем временем Ломеллино отвел свои три галеры от побежденного флагмана и развернулся, чтобы встретить вновь прибывших. Превосходящая артиллерия генуэзцев разрушила «Вилламарину», а залп аркебуз оборвал жизнь бесстрашного Чезаре Фьерамоски. Его галера отстала, оставшись без капитана.
Но «Сикама» и «Гобба», выдержав этот залп, вплотную подошли к галерам Ломеллино. Галеры Просперо были заметно ослаблены, поскольку он оставил людей в призовых командах, но не ослабевала его надежда на победу. Пока он просто оборонялся в ожидании подхода одной из двух оставшихся императорских галер, «Перпиньяны» или «Ории». Фортуна, похоже, поворачивалась лицом к Неаполю, в основном из-за прозорливости Просперо. Теперь и судьба Филиппино Дориа как флотоводца, и освобождение Неаполя зависели от проворности «Перпиньяны» и «Ории».
Нельзя было терять время. Генуэзцы уже заняли носовую палубу «Сикамы», тесня испанцев. И тут, в этот самый миг, когда обстановка на галере Просперо ухудшилась, он, к своему отчаянию, увидел, что «Перпиньяна» и «Ория», на которые он так рассчитывал, остановились, проигнорировав его сигналы. Пока генуэзцы штурмовали его бак, он наблюдал, как обе неаполитанские галеры обратились в бегство. А с ними и все малые суда. Поскольку все видели, как пал вымпел Монкады, они сочли бой проигранным и поспешили отступить.
Капитану «Перпиньяны» пришлось на берегу давать объяснения принцу Оранскому, который остался за главнокомандующего в отсутствие Монкады. По его словам, он считал своей обязанностью сохранить галеры для императора, за что и был повешен. Что касается капитана «Ории», достаточно умного, чтобы предвидеть свою участь в Неаполе, он довел свое предательство до логического конца, перейдя на сторону Дориа.
Все это разбило надежды Просперо. В отчаянии он понял, что спасения нет. Галера самого Филиппино присоединилась к трем другим нападавшим на все еще сопротивляющиеся императорские суда.
Дель Васто тронул Просперо за руку.
– Это конец, друг мой. Эти предатели украли победу, которая могла бы стать твоей. Твоя гибель не принесет императору пользы.